Побег они не организовали.
Шелгунов был арестован — за «распространение в России политических воззваний Огарева».
Петрашевский подвергся обыску.
А потом его посадили в тюрьму.
Петрашевский обратился в енисейскую казенную палату с просьбой о причислении его к красноярскому мещанству. И назвал себя потомственным дворянином. Когда Замятин донес Корсакову, что Петрашевский отказывается дать подписку в том, что не будет впредь величать себя дворянином, «почтовая лошадь» взбесилась.
Да как он смел! Новый генерал-губернатор Восточной Сибири проявил вдруг некоторые познания в вопросах теоретических/Он припомнил, что Петрашевский социалист.
Социалист-дворянин?
Генерал вызвал к себе пройдоху-подхалима Милютина. Тот должен отыскать статью, по которой Петрашевского за упрямство и проступки против местных властей надлежит примерно наказать.
Милютину не нужно было рыться в своде законов. 803-я и 804-я статьи устава о ссыльных гласят, что ссыльнопоселенцы «за маловажные преступления и проступки наказываются розгами до 100 ударов, или употребляются в общественные работы сроком до месяца, или могут быть сданы в завод, арестантскую рабочую роту сроком до года». Было в этих статьях сказано и о тюремном заключении сроком не более месяца.
Корсаков распорядился.
16 января 1864 года Петрашевского разбудил знакомый стук в дверь. Так умеют стучать только полицейские и жандармы. Он привык к этим частым, наглым ударам сапогами. Пусть отобьют ноги. Петрашевский не спешил отпирать.
Исправляющий должность полицмейстера Вахрушев не стал делать обыска. Ему хотелось спать. А потом в предписании было сказано — «доставить в острог».
Смотритель принял арестанта с рук на руки. Он был знаком с Петрашевский и даже встречался «в: обществе».
Но вот беда. В остроге нет свободных одиночек, и господина Петрашевского придется поместить в общей камере с уголовниками.
Нет, нет, это ненадолго. Смотритель уверен: недоразумение выяснится на днях.
Петрашевский сделал вид, что удручен и даже напуган перспективой сидеть в одной камере с «кобылкой».
— Господня смотритель, я не ожидал такого пассажа, и мне будет неловко в этаком платье отбывать с уголовниками. Надеюсь, вы поверите моему честному слову. Я отправлюсь к себе на квартиру., переоденусь, захвачу необходимейшие вещи и буду в вашем распоряжении.
Смотритель колебался. Хотя у него нет основания не верить Петрашевскому, да к тому же ом возмущен действиями Корсакова и Замятина.
— Извольте! Жду вас через час!
Темно, скользко! Нога то и дело срываются с деревянного тротуара.
Хотя бы огонек мелькнул где-либо.
Упал. Очки… Они где-то здесь, рядом. Петрашевский зажигает спячку за спичкой. Угольники желтоватого отсвета на снегу. А время идет.
Очки хрустнули под ногами. Целы, только немного прогнулись дужки.
Сальный фонарь затрепыхал отсветом где-то далеко-далеко.
Петрашевский бежал, не разбирая дороги. Спотыкался о тумбы, предательски выглядывавшие из-под снега, налетал на сугробы. Ему было жарко.
Мороз же легонько поскрипывал бревнами домов.
«Почта».
Заспанный телеграфист никак не может понять, чего хочет этот толстый, потный господин. Ему нужно отдышаться. Перо скачет в руках и сажает чернильные кляксы.
Михаил Васильевич хорошо знает, что телеграмма на имя управляющего Третьим отделением не освободит его от острога. Но какой переполох она наделает в доме генерал-губернатора! Они думают, что он смирился, что его, как клячу, предназначенную на живодерню, уже не может подстегнуть удар кнута.
Нет!
Острога не миновать. Но никто никогда не услышит от него униженной просьбы. Никто не увидит его поднятых кверху рук.
Пока уймется дрожь, он может немного подумать.
Наверное, этот взлохмаченный после сна телеграфист считает его сумасшедшим. Нет, он еще не сошел с ума и, назло своим гонителям, не сойдет.
Им дай только повод — и тогда «желтый дом». Разве не на его глазах Чаадаева объявили сумасшедшим?
Но минуло уже полчаса. А он должен еще забежать к своему поверенному.
«Прошу защиты!» Петрашевскому некогда рассуждать, как звучат эти слова телеграммы. Его незаконно заключили, под стражу — это главное. Сенат и суд должны решить вопрос о правах, возвращенных ему волей государя.
