Петр Великий - страница 33

Почти сразу после Полтавы Россию начали воспринимать вполне серьезно также и в Западной Европе. Не смог бы Петр со своей новообретенной силой, по крайней мере, как только мир со Швецией был заключен, быть посредником между Францией, подвергнутой сильному нажиму, и ее противниками? Уже в августе 1709 г. британский посланник в России предполагал, что «возможно, царь может иметь фантазию быть посредником в вашей ссоре (то есть в войне за испанский престол), если эти люди проявят удачливость и непринужденность, вы можете ожидать, что они будут способны поддержать самые немыслимые проекты»[50]. Людовику XIV в отчаянно трудные периоды 1709–1710 гг. после ряда крупных поражений, сопровождаемых одним из самых сильных голодов во французской истории, российское вмешательство такого рода, казалось, предлагало спасение от наиболее зловещей ситуации. На мирных переговорах со своими врагами, которые проводились в Нидерландах в 1709 году, посланник Луи Торси, серьезно, хотя неудачно, предложил царя как посредника (в качестве других вариантов предлагались Фридрих IV Датский и Август Польский). В это же самое время британское правительство пробовало изучить возможность побудить Петра присоединиться к Великому Союзу против Франции[51]. В следующем году Людовик и его министры все еще надеялись на помощь Петра; не пора ли уже принять к рассмотрению его предложения о посредничестве с антифранцузскими державами, используя для поддержки таких переговоров угрозу нападения на британскую и голландскую торговлю в Балтийском море и помощь Ракоци с его венгерскими националистами против императора? Или он станет поддерживать людьми и деньгами попытки курфюрста Баварии (единственного существенного союзника Франции в немецком мире) провозгласить себя королем Венгрии? Предполагалось даже, что царевич мог бы стать правителем независимого Венгерского государства[52]. «Кардинал Ришелье, — писал Торси, — отговаривал Густава-Адольфа от завоевания Ливонии, чтобы уменьшить власть Дома Австрии. Это было бы удачным ходом в существующем положении вещей — отговорить царя от завоевания упомянутых областей чтобы использовать его с теми же целями»[53].

Снова ничего не вышло из этих инициатив. Петр был слишком осторожен и реалистичен, чтобы позволить себе стать инструментом Франции. В любом случае у него было слишком много проблем поближе к дому — нестабильность в Польше и все более осложняющиеся отношения с Августом; продолжение шведского сопротивления; отзвуки недовольства — и это почти в пределах России, что не слишком склоняло его к грандиозным политическим авантюрам. Все же простой факт, что такие предложения были сделаны ему, — разительное доказательство того, насколько повысился международный статус России. Контраст между полным безразличием к российским интересам, выказанным на переговорах в Карловицах, и нынешней заинтересованностью в русской силе иллюстрирует почти революционные изменения, которые произошли за десятилетия.

Полтава и ее результаты нанесли сокрушительный удар шведской мощи. На юге, однако, Оттоманская империя, достаточно солидный противник, оставалась действенной угрозой. Одной из главных забот Петра между 1700 и 1709 годами было оставаться в хороших, или по крайней мере мирных, отношениях с турками. Это было не всегда легко. Рост российской мощи и особенно присутствие увеличившегося российского флота в Азовском море теперь пробуждали много беспокойства в Константинополе и стимулировали ряд попыток усилить турецкое положение. В декабре 1702 г., например, Порта потребовала разрушить российскую крепость Каменный Затон на Днепре, сжечь военные корабли в Азове и Таганроге, ограничить судостроение в Воронеже и четко обозначить русско-турецкие границы. В следующем году была построена новая оттоманская крепость Еникале в Керченском проливе, чтобы более эффективно препятствовать любому продвижению российских военных кораблей через него в Черное море. Весной 1704 г. турки потребовали согласия на строительство другого форта на Днепре, выше Очакова, который, если бы был построен, нарушал бы соглашения 1700 года. Стоя перед лицом отчаянной борьбы в Польше и балтийских провинциях, Петр специально тянул время. В декабре 1704 года П. А. Толстой, его очень способный представитель в Порте, был уполномочен обещать, что в случае необходимости Россия эвакуирует одну из своих крепостей на Днепре и, в крайнем случае, даже заберет суда из Таганрога «в подходящее место»