Петр III - страница 7
Право Карла Петера на российскую корону было зарегистрировано законодательством России, завещанием („Тестаментом“) Екатерины I: „Ежели великий князь (сын царевича Алексея, внук Петра Великого. — Н. П.) без наследников преставится, то имеет по нем цесаревна Анна со своими десцендентами наследовать“. Петр Алексеевич скончался, не достигнув 15 лет, бездетным. Престол должна была в 1730 г. занять Анна Петровна, но она скончалась еще за два года до смерти Петра II. Следовательно, трон должен был занять ее „десцендент“ Карл Петер, но имя двухлетнего ребенка даже не упоминалось верховниками, решавшими судьбу трона, поскольку они намеревались вручить скипетр курляндской герцогине Анне Иоанновне.
В Петербурге находилась еще одна персона, противодействовавшая доступными ей средствами вступлению на российский престол Карла Петера. Это был датский посол при Петербургском дворе Вестфален, считавший, что, если трон займет голштинец, то он непременно использует военную мощь Российской империи для того, чтобы вернуть Шлезвиг.
Суета Вестфалена оказалась бесполезной и ограничилась тем, что он в каждой из депеш стращал датский двор тяжелыми последстиями от воцарения Карла Петера: „Если бы даже исключение голштинского ребенка и принцессы Елизаветы обошлось Дании в сто тысяч рублей или более, то такая горсть денег не имела бы никакого значения в сравнении с той выгодой, которую имеет Дания в случае вступления на Российский престол лица, соответствующего ее видам“. Противодействие вступлению на Российский престол „кильского ребенка“ обошлось Вестфалену в значительно меньшую сумму, чем 100 тысяч рублей, — он тратил мелочь на подкуп подьячих, сообщавших ему сведения о том, как в Верховном тайном совете решался вопрос о престолонаследии. Самую крупную сумму он израсходовал на подарок супруге Голицына богато украшенной шкатулки за то, что Дмитрий Михайлович заверил его, что ни Елизавета Петровна, ни Карл Петер не воссядут на Российском престоле.
Худ. Луи (Людовик) Каравакк. Портрет цесаревны Анны Петровны. 1725 г.
Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Избранная верховниками императрицей Анна Иоанновна знала о „Тестаменте“ Екатерины I, считала „кильского ребенка“ опасным для себя соперником и называла его „чертушкой“. Другим свидетельством недоброжелательного отношения императрицы к голштинскому двору был холодный прием в Петербурге обер-егермейстера Бредаля, прибывшего в столицу России в 1739 г. с печальным извещением о кончине Карла Фридриха. Но в Киле посчитали, что окончательно путь к Российскому трону Карлу Петеру был отрезан завещанием императрицы Анны Иоанновны, объявившей в 1740 г. своим преемником грудного ребенка, сына сестры своей Анны Леопольдовны. С этого времени Карлу Петеру перестали внушать православие и обучать русскому языку, голштинский двор возложил все надежды на то, что он займет королевский трон в Стокгольме и поэтому стали прилежно обучать канонам веры лютеранской.
Судьбе, однако, было угодно еще раз изменить будущее Карла Петера — в Петербурге 25 декабря 1741 г. Елизавета Петровна совершила дворцовый переворот в свою пользу. Тридцатидвухлетняя императрица не имела детей и знала о том, что ей было не суждено стать матерью, поэтому в первые же дни была озабочена поисками наследника. Знала она и о том, что ее племянник голштинский принц имел такие же права на русскую корону, как и на шведскую, тоже оказавшуюся вакантной, и поэтому поспешила упредить шведов организацией тайной доставки наследника из Киля в Петербург.
Поспешный и тайный характер операции, которую императрица поручила осуществить майору Николаю Фридриху Корфу, была обусловлена двумя обстоятельствами: во-первых, опасением, что Швеция могла раньше России объявить принца наследником королевской короны; во-вторых, в Петербурге ожидали возможных неприятностей от Дании, интересам которой противоречило и объявление Карла Петера наследником Российского престола.
О степени заинтересованности Елизаветы Петровны в прибытии Карла Петера в Россию можно судить по ее двум к нему посланиям, когда он находился в пути. „Светлейший герцог, — писала императрица 10 января 1742 г., — мой вселюбезнейший племянник, ваше королевское высочество, с каким доброприлагательным нетерпением к себе ожидаю, о том здесь описывать не хочу; токмо чрез сих, нарочно посланных от меня двора нашего служителей намерение вам тем наипаче объявить мое особливое желание, сколько я с беспокойством дожидаться буду приезда Вашего королевского высочества принуждена.
