Пугало Ивана Фёдоровича и то, что Долгорукий, страшно злобивый и мстительный человек, до сих пор ничем не проявил своей мстительности. А тому, что он мог забыть свою злобу, примириться с тем поражением, какое понёс в деле ухаживания за княжной Рудницкой, – князь Иван Фёдорович и верить не хотел. Слишком он хорошо знал Алексея Михайловича и теперь боялся, чтоб исчезновение племянника не было следствием его злобных замыслов.
«Он на всякую пакость способен. И из-за угла подстрелить может, – думал старик. – Ну, да если такое дело грехом случится, коль изведёт он моего Васеньку, – ему несдобровать. Правды на него не сыщешь, потому в силе они, проклятые, – ну, так я с ним своим судом расправлюсь, своими руками задушу его. Пусть потом хоть казнят, пусть хоть в Пелым аль Берёзов ссылают. Мне терять нечего, я уж стар, и всё равно вскорости с жизнью прощаться надо».
Иван Фёдорович заснул только под утро. Но сон его был очень тяжёл. Мрачные думы, не дававшие ему покоя, теперь во сне принимали реальные образы, и он несколько раз просыпался, испуганный сновидениями, в которых его племянник представлялся ему уже убитым, плавающим в крови… Проснулся он очень рано и, ещё не одеваясь, крикнул своего старого слугу Емельяна.
– Ну что, приехал молодой князь? – спросил он, когда старик вошёл в горницу.
Емельян грустно покачал головой.
– Нет, не приезжали.
– Что ж это значит, Емельянушка? – встревожено спросил старый князь.
– И ума не приложу, ваше сиятельство! Нешто, может, только у господина Вельяминова заночевали.
– А ты к нему не посылал? – ободрённый внезапной надеждой, быстро спросил Иван Фёдорович.
– Нет, ваше сиятельство, не сдогадался.
– Ну так пошли, пошли скорее! – заторопился старый Барятинский, – может, и взаправду он там.
Но посланный вернулся с печальным ответом, что «Василий Матвеевич у господина Вельяминова вчерась не были и у них ночевать не изволили». А через несколько минут явился и сам Вельяминов и воскликнул:
– Как? Что такое? Вася не ночевал дома?
– Да, не ночевал, – грустно ответил старый князь.
– Да куда ж он девался?
– А это Бог ведает! Вчера ввечеру его у ворот какой-то побродяжка остановил. Он с ними куда-то и уехал. А что он ему сказал, – неведомо! И вот с той поры его и нет. А Сенявин не возвратился? – вдруг спросил старик.
– Нет. Я нарочно к нему заезжал. Ни слуху ни духу.
– Что же нам теперь делать?
– Отыскивать надо.
– Да где же искать-то?
– Где-нибудь найдём.
Но, несмотря на такой ответ, Вельяминов в душе смутно опасался, что поиски Барятинского, как и розыски Сенявина, не приведут к желанным результатам. В исчезновении того и другого было слишком много какой-то таинственности, чувствовалась какая-то общая связь, и Вельяминов был почти уверен, что здесь замешана какая-то сильная рука, влияние человека, который, без сомнения, постарался скрыть все следы, и, наверное, не удастся ничего сделать для раскрытия этого таинственного дела.
Что Долгорукие замешаны в этом, Вельяминов почти не сомневался. Если он не понимал их участия в исчезновении Сенявина, то внезапное исчезновение Василия Матвеевича всецело приписывал им.
– Знаете, Иван Фёдорович, – сказал он после небольшого размышления, – что нам нужно сделать?
– А что?
– Нужно поехать к князю Долгорукому и спросить его, не знает ли он чего-нибудь о Васе.
– Да, правда, правда! – быстро подтвердил старый князь, – и мне это приходило в голову. Так ты тоже думаешь, Мишенька, что здесь не обошлось без Долгорукого?
– Надо так полагать. Больно уж он злобный парень…
– Так это мы, пожалуй, Васеньки-то и не найдём. Укокошил он его, бестия!..
– А вот вы поезжайте к нему, Иван Фёдорович, да и узнайте, коли что и впрямь он над ним сделал, так мы ему этого даром не спустим!
– И поеду, непременно поеду; только вот что, – спохватился старик, – нужно будет к Рудницким сначала заехать. Может, он к ним завернул.
– В такую рань-то! – воскликнул Вельяминов.
– Что ж за рань! Уж десять часов било. Для влюблённых, знаешь, указанных часов нет.
– Поезжайте, – согласился Вельяминов, – а я пока в казармы отправлюсь, может, что там узнаю.
