Несколько минут простояла княжна Екатерина, не проронив ни одного слова, устремив свои большие, глубокие, как бездонное море, и такие же тёмные глаза на серебристую воду озера; но наконец она встрепенулась и, повернувшись к Агаше, молча стоявшей сзади неё, проговорила:
– Ты верно расслышала, что он сказал? Может, он не обещался сегодня прийти?
– Ну вот, ваше сиятельство, – отозвалась Агаша, – с какой же мне радости врать-то! Так и сказал: как завечереет, так и приду.
– Так что же его нет?
– А уж это Бог его знает! Должно, что задержало.
Екатерина Алексеевна спустилась почти к самой воде и уселась на маленькую скамейку, стоявшую тут. Склонив на грудь свою хорошенькую головку, она чутко прислушивалась к малейшему шороху, который порой доносился из чащи; несколько раз слух её обманывался каким-то таинственным хрустом, она быстро вскакивала со скамьи, повёртывала голову в ту сторону, откуда донёсся звук, но хруст не повторялся, и только соловьиная песня звучала всё громче и громче, точно усиливаясь здесь над озером, проносясь над его сонной водой. И княжна снова садилась, снова печально опускала голову и снова продолжала с мучительной тревогой вслушиваться в тишину ночи.
Но вот резко хрустнула где-то сухая ветка, хруст повторился, послышался неясный шорох, словно в прибрежных кустах затрепыхалась какая-то птица. Княжна торопливо встала с места, и её глаза разглядели чью-то тёмную фигуру, как будто вынырнувшую из тёмной зелени ивняка, спускавшего к воде свои гибкие ветви. Княжна вскрикнула и бросилась навстречу этой тёмной фигуре:
– Фридрих! Ты?
– Я, моя дорогая! Небось заждалась? Раньше вырваться никак было нельзя.
– А уж я думала, что и не придёшь.
– Как же не прийти. Для меня каждая встреча с тобой несёт столько радости и блаженства, что ослушаться твоего призыва было бы прямо преступлением!
И, обвив гибкий стан молодой девушки своими сильными руками, он прижался к её губам долгим, страстным поцелуем.
– Но что такое случилось, моя дорогая? – спросил он, подводя княжну к скамейке и усаживаясь вместе с нею. – Мне Агаша сказала, что ты хочешь сообщить какую-то важную весть.
Проясневшие глазки княжны снова потемнели. С пылавших ярким румянцем щёк сбежала краска, и она прошептала:
– Ах, Фридрих! Нам грозит большое горе, нам придётся скоро расстаться, и расстаться навсегда, на всю жизнь.
Милезимо побледнел в свою очередь и тревожно спросил:
– Как расстаться? Почему? Разве ты меня разлюбила? Разве ты не хочешь быть моей женой?
Грустная улыбка скользнула по губам Екатерины Алексеевны. Она тяжело вздохнула и печально покачала головой:
– Женой… Глупый! Неужели ты ещё надеешься, что отец даст согласие на наш брак? Этому никогда не бывать! – со слезами на глазах добавила она.
Милезимо подметил эти слезинки, как два брильянта, сверкнувшие на её ресницах в лучах месяца, и стал утешать её, покрывая поцелуями её руки.
– Полно, не плачь, дорогая! Придёт и для нас счастливая минута. Твой отец не откажет отдать тебя мне, когда сам император будет сватом.
– Сам император! – повторила княжна. – Напрасно ты надеешься на его помощь…
– Как? Разве твой отец осмелится отказать такому свату?
– Конечно, нет. Но император не будет меня сватать.
Милезимо самодовольно усмехнулся.
– Ты напрасно так думаешь, Катя. Граф Вратиславский, мой родственник, знает о нашей любви: он обещал мне свою поддержку и сам будет просить государя быть моим сватом. Царь его очень любит и наверное не откажет ему в этой просьбе.
Катя печально покачала головой.
– Нет, Фридрих, – повторила она, – ты ошибаешься: этого никогда не будет!
– Да почему? – воскликнул Милезимо. – Как ты можешь это знать?
– Очень просто. Я для того тебя и хотела сегодня увидать. Ты напрасно рассчитываешь на помощь царя, потому что сам царь хочет сватать меня в жёны.
– Кому? – быстро спросил Милезимо.
– Себе самому.
Милезимо был так удивлён, что долгое время не мог произнести ни слова. Эта новость совершенно ошеломила его.
– И ты согласишься? – воскликнул он наконец.
– Что же я могу сделать, – печально ответила Катя. – Так хочет отец, так хочет царь. Я не могу идти против царя и отца…
