Остров Фоменко
…Мы много общались с Петром Наумовичем по телефону, для меня это была насущная потребность. Выпивали на гастролях, и сожалею, что мало выпивал с ним и почему-то не всегда пользовался приглашением приехать. Я был бы богаче, мне точно было бы легче жить. Я его называл (причем не знаю, откуда набрался этой наглости, но он терпел и прощал) «Мастер Пьер». Мы болтали по телефону о разных книжках (он считал меня чернокнижником, зная, какой литературой я иногда увлекался), мне страшно не хватает этих разговоров. Он – поэт во всех проявлениях, в том числе поэт застолья, выпивки в детском садике на качелях с маячащим на горизонте милиционером. Все это доставляло ему радость. Он первым открыл мне очарование романа Юрия Коваля «Суер-Выер». По его рекомендации я нашел на складе последнюю книжку первого издания. Это произведение – совершенно его! (Петр Наумович думал о постановке романа Коваля. Остался экземпляр книги с его подробнейшими пометками, карикатурными рисунками, подборкой песен. Но опередил Михаил Левитин, поставив «Суер-Выер» в театре «Эрмитаж». Он посвятил спектакль Петру Фоменко. – Н.К.)
Петр Фоменко – материк, уникальное явление. Правильно называется театр: «Мастерская Петра Фоменко». Он – Фоменко. Материк, который нуждается в открытии. Словно из тех островов, которые во множестве разбросаны по страницам гениальной книги Коваля. Там все непрерывно открывают острова – Остров теплых щенков, Остров пониженной гениальности, Остров голых женщин, Остров посланных на… Остров особых веселий, Остров неподдельного счастья… Остров Фоменко… Как мы каждый для себя его откроем? Или не откроем? Для кого-то это будет свое счастье, а кому-то не суждено… Мое большое счастье – что он был в нашей жизни, есть и остается.
Игорь Костолевский. «Человек-театр»
В первый раз я встретил Петра Наумовича в скверике ГИТИСа, когда только поступал в институт. Ко мне подошел человек с мудро-лукавыми глазами и, за пятнадцать минут выяснив, что я поступаю к Гончарову, пригласил сняться у него в телеспектакле «Детство. Отрочество. Юность». «Я не могу предложить вам многого. Эпизод, роль Иконина», – сказал он. А я до этого вообще никогда в жизни не снимался! У нас был один съемочный день – так мы впервые встретились на съемочной площадке задолго до работы в театре.
Закончив ГИТИС, мастерскую Гончарова, я не был уверен в том, что Андрей Александрович, будучи человеком капризным, возьмет меня к себе в театр. И сам поехал показываться в Питер в Театр комедии к Петру Наумовичу. И меня Петр Наумович взял! Но потом меня также взял в театр Маяковского и Гончаров. Я пошел к Гончарову, и Петр Наумович это принял как должное.
Когда он ставил у нас «Плоды просвещения», было ощущение какого-то поразительного праздника. Ни один спектакль так легко не давался. Может быть, на волне «Смотрите, кто пришел» мне было особенно увлекательно окунуться в совершенно другую роль. На репетициях все время царило ощущение карнавала и праздника. Неизгладимое впечатление! Я видел, как на глазах люди становились другими. Фантазия Петра Наумовича была безгранична, и он настолько точно показывал характер, что надо было только принять, повторить и реализовать. Когда это происходило, рождались импровизация и легкость. Я делал своего персонажа Вово, этого обалдуя, с огромным удовольствием. Фоменко удивительно умел работать со словом, литературным материалом, с актерами. Это он придумал велосипед, на котором я выезжал на сцену, а дальше уже мне пришли неожиданные и смелые решения, импровизации: я приходил к мужикам, беседовал с ними, рассказывал, как надо сеять рожь, вести хозяйство. Тут возникала мизансцена: в процессе беседы я непринужденно ложился на стол, абсолютно не держа их за людей – они были для меня как бы частью интерьера.
Весь спектакль игрался с потрясающим азартом. Это было пиршество театра, насквозь радостное и жизнеутверждающее. Это был успех! Не помню еще спектакля, на котором люди бы так смеялись! Потрясающее веселье! Миша Филиппов, к восторгу публики, выходил в зал во время сеанса спиритизма. А мой персонаж в результате всех этих манипуляций оказывался на столе в неглиже. Это я придумал на репетиции. На сцене наступала темнота, во время которой я однажды взял и быстро разделся, – и все партнеры обалдели, и Петр Наумович тоже.
