Дорога была ровная, но Алексееву казалось, что он карабкается в гору: спину ломит, ноги тяжелые. А старик знай шагает мерным шагом и с благожелательной заинтересованностью смотрит вокруг, точно впервые попал в это место.
Вот показалось село. «Версты четыре-пять осталось», — не без грусти подумал Алексеев, понимая, что теперь-то старик уже не сделает привала.
Алексеев шагал из последних сил. Вдруг, к его великому удовольствию, старик сказал, показывая на бугор:
— У того холмика маленько присядем, нужно-от деньги посчитать, потому у меня, брат, старуха бедовая, сейчас ей подавай отчет, а то начнет моркву стругать.
Дотащился Алексеев до бугра. Старик скинул с плеча мешок и принялся считать свою наличность. Несколько медяков он положил в карман:
— Это, брат, надо отдать кабатчику.
Остальные деньги он спрятал за пазуху,
— Другой раз зайдешь к нему, выпьешь в долг и, значит, надо теперь расплатиться, а то, пожалуй, боле и не поверит. Только ты смотри, придем домой, не говори старухе моей, что, мол, заходили в кабак, на этот счет она у меня во какая строгая!
Пришли, наконец, в Голомидово. Село большое, с двумя каменными церквами. Солнце уже начинало припекать. Перед кабаком стояли возы.
— Зайдем разговеемся, — предложил старик.
Алексеев потребовал стакан водки, а старик сказал кабатчику:
— Мне, Митрич, махонькую.
Когда кабатчик отошел от столика, старик начал поучать Алексеева:
— Ты, брат, стаканами не требуй. Митрич-от шельма, не доливает, а в махоньком стаканчике ему плутовать несподручно.
Выпили, расплатились. Старик усиленно приглашал Алексеева к себе, сулил пышками накормить. Но Петр Алексеев решительно отказался:
— Недосуг, ярманку провороню.
Он достал из короба пачку иголок и две катушки ниток.
— Отдай своей старухе.
— Это за что ей такой подарок? — удивился старик.
— За то, что она бунтует.
Старик как-то по-детски надул губы, потом многозначительно промолвил:
— Вон оно как!..
На ярмарке было уже людно. Торговали с возов, с рундуков и вразнос с лотков и коробов.
Петр Алексеевич выбрал себе местечко в «красном» ряду. Он разложил свой товар и, веселый от выпитого вина, зазывал:
— Подходи, подходи! Товар московский! По случаю купил, задешево продам!
Бабы недоверчиво посматривали на бородатого парня и проходили мимо. «Чересчур бойкий, — думали они, — такой и обманет и обсчитает». А девки льнули к Алексееву. Одни искали нужное, другие только для видимости рылись в товаре: им нравился сам продавец.
Весело торговал Петр Алексеев. Он вернулся в свое прошлое: стал деревенским парнем, для которого ярмарка большой праздник. То высмеет какую-нибудь курносенькую, то вдруг с галантностью деревенского ухажора протянет девушке колечко: «Бери!»
Это веселье, это многолюдье не понравилось соседним торговцам. Один из них — мордастый, с короткой шеей и крохотными злыми глазами — рванул Петра Алексеева за руку и раскричался:
— Ты чего, варнак, цены сбиваешь? Краденым торгуешь!
И в том, как Алексеев схватил мордастого за шиворот, как вынес его на середину площади и швырнул в лужу, также сказался деревенский парень, который привык разрешать споры кулаком, а не словами.
«Наука» пошла впрок купчишкам — они оставили в покое веселого конкурента.
К обеду затих базар. Алексеев уже подумывал свернуть торговлю, когда заметил, что к нему приближается крестьянка. Высокая, стройная, она не шла, а плавно подвигалась вперед, словно плыла по воздуху.
Подошла и начала молча рыться в товаре. Брала из короба то одно, то другое и тихо спрашивала:
— За сколько отдашь?
Было в ее обличье, в ее повадках что-то напряженное, настороженное — такими бывают гордые невестки в доме злой свекрови.
— Чего, собственно, ты ищешь? — заинтересовался Алексеев.
— Гребешок мне нужен, и мальчонка ножичек просил.
— Сколько лет твоему мальчонке?
— Большой уже, седьмой пошел.
— А денег много у тебя?
Крестьянка разжала кулак: два пятака.
— Мало отпустил тебе твой хозяин.
— Нет у меня хозяина, помер.
Она говорила ровным голосом, чуть виноватым, но не печальным. Она не жаловалась, не навязывала никому своей нужды. Одета опрятно, лицо приветное, только глаза — тихие, как у человека, уже свыкшегося со своим смертельным недугом.
