Петькин заяц - страница 6

Прошло ещё несколько дней, и мальчик заметил, что уже только одна ласточка вылетает из гнезда, а другая остаётся в нём постоянно.

«Видно, она наносила яичек и сидит теперь на них»,— подумал мальчик.

В самом деле, недели через три из гнезда стали выглядывать крошечные головки. Как рад был теперь мальчик, что не разорил гнёздышка!

Сидя на крылечке, он по целым часам смотрел, как заботливые птички носились по воздуху и ловили мух, комаров и мошек. Как быстро сновали они взад и вперёд, как неутомимо добывали пищу своим деткам!

Мальчик дивился, как это ласточки не устают летать целый день, не приседая почти ни на одну минуту, и выразил своё удивление отцу. Отец достал чучело ласточки и показал сыну:

— Посмотри, какие у ласточки длинные, большие крылья и хвост в сравнении с маленьким, лёгким туловищем и такими крошечными ножками, что ей почти не на чем сидеть; вот почему она может летать так быстро и долго. Если бы ласточка умела говорить, то такие бы диковинки рассказала она тебе — о южно-русских степях, о крымских горах, покрытых виноградом, о бурном Чёрном море, которое ей нужно было пролететь, не присевши ни разу, о Малой Азии, где всё цвело и зеленело, когда у нас выпадал уже снег, о голубом Средиземном море, где пришлось ей раз или два отдохнуть на островах, об Африке, где она ловила мошек, когда у нас стояли лютые морозы.

— Я не думал, что ласточки улетают так далеко,— сказал мальчик.

— Да и не одни ласточки,— продолжал отец,— жаворонки, перепела, дрозды, кукушки, дикие утки, гуси и множество других птиц, которых называют перелётными, также улетают от нас на зиму в тёплые страны. Для одних довольно и такого тепла, какое бывает зимою в южной Германии и Франции, другим нужно перелететь высокие снежные горы, чтобы приютиться на зиму в цветущих лимонных и померанцевых рощах Италии и Греции, третьим надобно лететь ещё дальше, перелететь всё Средиземное море.

— Отчего же они не остаются в тёплых странах целый год,— спросил мальчик,— если там так хорошо?

— Видно, им недостаёт корма для детей или, может быть, уж слишком жарко. Но ты вот чему подивись: как ласточки, пролетая тысячи четыре вёрст, находят дорогу в тот самый дом, где у них построено гнездо?

Н. КАРАЗИН

Тихо в лесу под вечер. Горят румянцем заката заиндевевшие вершины берёз, а понизу давно полегли глубокие синие тени.

Треснет ли что под ногою, снег ли осыплется с ветки — каждый лёгкий шум слышится ясно, отчётливо и далеко по лесу разносится... Вот и теперь: ворона каркнула где-то призывно, вон ещё и ещё, ей откликнулись другие вороны, со всех сторон на зов слетаются. Гомон поднялся, нарушив вечернюю тишину, да какой! Что такое случилось, что их встревожило? Куда спешат, крыльями хлопают, куда слетаются? Да вон куда: на белом снегу, по сугробам, меж кустами, чуть виднеется кровавый следок, и ведёт этот следок на поляну; а там, как раз посредине, лежит заяц подстреленный. От стрелка-то ушёл, да от смерти уйти некуда.

Лежит бедняга, снег под ним подпотел, подмочил ему шубку насквозь... Лежит заяц, еле дышит и жалобно вокруг поглядывает. А кругом сплошь вороны расселись, вплотную к зайцу подбираются, да шевелится он, ещё дышит и ухом поводит, несчастный,— ну и страшно голодным разбойницам, ждут терпеливо, когда покончится.

Вдруг затрещали кусты, над кустами шапка большая, мохнатая колышется, всё ближе да ближе подходит. А вот и весь богатырь появился на опушке поляны. Невелик богатырь, аршин от земли, да грозен больно, в руках эва какую хворостину держит, и говорит богатырь сам с собою:

— Что это за крик такой вороньё подняло? Иду, думаю: что за оказия? А оно вон что! Кш вы, каторжные! Я вас!

Разлетелись вороны в стороны, да не очень далеко. Напугал их богатырь-малыш, а зайца вдвое. «Ну,— думает заяц,— теперь уже совсем конец пришёл...»

Словно мёртвый прикинулся и дух затаил, а богатырь-то подошёл вплотную, забрал зайца да за пазуху, в тёплый тулуп запихнул.

— Не бойся! Сиди смирно. Не съем! Зайца только господа едят, наши не станут... Да лежи ты, не рвись! Говорят тебе толком: не съем. Не понимаешь, что ли?