— Дяденька, дяденька… я уйду… я сейчас… — тревожно забормотал он.
— Петь, да ведь это я. И никакого дяденьки здесь нет. Это я, Фомка. Вставай!
Петька вскочил на ноги и, посмотрев на Фомку, с облегчением вздохнул.
— Ох, а мне приснилось… Ну и спал же я!
— И еще спи, отдыхай. Ты только поешь сначала. Вот я хлеба и молока принес. Поешь и снова ложись. У меня здесь тепло и не придет никто. А я сбегаю к приятелю. Он у меня далеко живет, около вокзала, — соврал Фомка. — Если задержусь, — не бойся.
Фоме было немножко совестно обманывать Петьку, но что поделаешь. Сергей Андреевич не раз наказывал никогда и никому не говорить ни слова о его поручениях, не приводить никого в маленький домик у реки и вообще держать язык за зубами.
— Так ты отдыхай, — повторил он еще раз и похлопал Петьку по плечу.
Закрыв за собой дверь. Фомка бесшумно спустился вниз и зашагал к реке.
Хорошо было на улице! Особенно после сырого подвала полуразрушенной церкви, через который только что пришлось пробираться Фоме. Яркое, уже высоко поднявшееся солнце на минуту ослепило мальчика. Он сощурился, чтобы глаза привыкли к яркому свету, постоял, осмотрелся.
Невольно Фомка оглядел и себя, свой порванный костюм, босые ноги. При свете солнечного дня особенно бросались в глаза все дыры и прорехи. Мальчик горько усмехнулся. Как нищий — весь в лохмотьях…
Фома торопливо спускался к речке, он спешил выполнить поручение Сергея Андреевича. Проходя мимо высоких кустов, Фомка услышал смех. Он повернул голову и увидел на берегу своих кровных врагов — «купчишек». Так Фома и его друзья презрительно называли сынков появившихся при немцах частных торговцев и прочих фашистских прихлебателей. Главарем этой компании был сын толстого полицая. «Купчишки» оживленно о чем-то спорили. В стороне лежали их удочки.
Фомка посмотрел на сытых, расфуфыренных «купчишек»— и злоба закипела в нем. «Эх, дать бы вам по зубам!»— подумал он.
Но сейчас драться было нельзя, и, сжав кулаки, он сунул руки в карманы.
— Эй, ворюга!.. Рвань, нищий!.. — услышал Фома насмешливые выкрики «купчишек».
Фома оглянулся.
— Сами вы все воры, со своими батьками! — злобно огрызнулся он.
— Рыжий… вшивый… побирушка… — не унимались «купчишки». — Трус!.. нищий!..
И вдруг ком мокрой грязи ударил Фому по затылку.
Этого уж Фома вынести не мог. Быстро повернувшись, он неожиданно кинулся на мальчишек. Ближним из них оказался толсторожий сын полицая. Фома заехал ему по носу и подставил подножку другому мальчишке, тут же дал ему в ухо — и тот полетел на землю.
Но двое других налетели на Фомку, свалили его на землю и начали бить. Изловчившись, Фома до крови укусил одного из них за ухо. Тот заревел не своим голосом и, отскочив в сторону, схватился за ухо и запрыгал на одной ноге.
Фома снова вскочил, кого-то ударил и сам получил по носу. Из носу пошла кровь.
— Бей его, бей нищего!.. — яростно кричали мальчишки.
Но Фомка отбивался изо всех сил. На счастье, под ноги ему подвернулась палка. Фома схватил ее и начал лупить «купчишек» по чему попало. Те струсили и бросились бежать.
Фома пустился за ними и, догнав полицаева сына, — толстяку трудно было удирать от быстроногого Фомы, — отвесил ему на прощанье еще одну оплеуху.
— Я вас, сволочи, проучу, — погрозил он кулаком вслед убежавшим врагам. — Навалились кучей на одного… Настоящие фрицы — рады поиздеваться. А получили сдачу — небось сразу наутек…
Обмыв в реке лицо и руки и утеревшись рукавом, Фома вдруг спохватился. Торопиться ведь надо, а он тут с мелочью возится. И быстро зашагал к мосту.
Выйдя на Октябрьскую улицу, Фомка увидел немцев. Они двигались от вокзала, нагруженные какими-то мешками, хмурые, сердитые. Мальчик обошел их стороной.
Неподалеку от вокзала стоял маленький приземистый домик. Здесь при немцах был открыт трактир. Фома знал его хозяина — Степана Ивановича. Бывший кулак, он был арестован советской властью, приговорен к десяти годам и выслан на север. В 1939 году он какими-то незаконными путями вернулся в Псков. После прихода немцев Степан Иванович «вышел в люди»— открыл трактир. Фома бывал здесь, — иногда ему случалось помочь хозяйке принести с рынка купленную провизию. За это ему давали поесть, а иногда, когда Степан Иванович не видел, хозяйка совала мальчику и немного денег.
