При позировании Александра I в Вене в 1815 году прославленному Жану-Батисту Изабе, государю весьма понравилось, насколько умело схватил характерные черты его облика придворный художник свергнутого Наполеона. Самодержец, пораженный достигнутым сходством, не только повелел отправить в далекий Петербург шедевр французского живописца, но и объявил сей портрет образцом для написания с него изображений императора, помещаемых в жалованные табакерки и перстни. А чтобы не срамиться перед иноземцами, получающими подобные подарки, государь распорядился преимущественно вставлять в них миниатюры, заказываемые у присланного ради этого в русскую столицу Жана-Анри Беннера, одного из лучших учеников парижского искусника.
В июле 1817 года в «Северную Пальмиру» доставили написанные еще пару лет назад в Париже два больших парадных полотна Франсуа Жерара. Русский государь, «вождь бессмертной коалиции, стяжавший славу умиротворителя вселенной», стоял на фоне романтично клубящихся грозовых облаков, устремив свой задумчивый взор куда-то вправо и крепко сжимая левой рукой ослепительно сверкающий эфес шпаги. На левой стороне мундира «Агамемнона Европы» пестрели воинские награды, а среди каменных валунов у ног русского императора лежала небрежно отброшенная шляпа с пышным султаном из белых, черных и золотистых перьев.
Не менее эффектно изобразил главу Священного союза своей быстрой кистью и английский художник Джордж Доу, приехавший в Россию весной 1819 года, дабы по желанию самодержца запечатлеть для последующих поколений лица сотен выдающихся героев, свершивших во время славной кампании 1812–1814 годов много подвигов ради победы над грозным врагом. Прославленный британец написал посетившего его ателье Александра I на фоне голубеющих далей идиллического пейзажа, причем грозные тучи над головой монарха теперь почти рассеялись, уступив место золотистым от зари облакам с проплешинами лазури небес. Чуть заметна благожелательная улыбка, играющая на устах государя, галантно держащего в левой руке свою треуголку, а на его мундире блистают исполненные Францем Франком воинские награды, выписанные не только тщательно, но и со скрупулезной верностью в мельчайших деталях. Доу не забыл дополнить их парадный ряд австрийским и прусским знаками, учрежденными в память славных сражений 1813–1814 годов, а также жертв, принесенных на алтарь Отечества [89] . (См. цвет. илл. 31.)
Но недолго провисело творение англичанина в торжественно открывшейся 25 декабря 1826 года Военной галерее, расположившейся в Зимнем дворце рядом с Тронным залом и Большим собором. Почти сразу оно было современниками признано неудачным из-за «нерадивого» рисунка и пренебрежения правилами линейной перспективы, а главное, из-за отсутствия сходства с Александром I. Спустя 12 лет на почетном месте оказалась работа считавшегося в середине XIX века гениальным «королевско-прусского» придворного художника Франца Крюгера, весьма ценимого Николаем I. Берлинскому чудодею удалось написать удивительно похожий портрет победителя Наполеона, руководствуясь лишь работой Джорджа Доу и довольно хорошей маской, снятой с лица покойного самодержца, а также присланным в столицу Пруссии генеральским мундиром Александра I. И вот уже «Агамемнон Европы» уверенно держит поводья гарцующего под ним серо-белого красавца-коня Эклипса, в 1808 году подаренного государю самим Наполеоном при Эрфуртском свидании, а спустя шесть лет въехавшего со своим хозяином в покоренный Париж, виднеющийся на картине кисти Крюгера глубоко внизу в долине, лежащей за царственным всадником. На сей раз блеск точно воспроизведенных военных наград и золота пышных эполет венценосца усиливается нарядным соседством с ними красиво переливающейся голубой муаровой Андреевской ленты [90] .
Ж.-Б. Изабе. Император Александр I. 1815 г.
Холст же Джорджа Доу переместили в мемориальный Александровский зал, готика которого увековечивала рыцарственный Священный союз монархов Европы, а о событиях войны 1812–1814 годов и доблести русских ратников напоминала воспроизведенная на стенах в медальонах из папье-маше знаменитая серия медалей, исполненных графом Фёдором Петровичем Толстым. Великолепие памятного зала неоднократно запечатлевали художники. Творение британца, оказывается, находилось прямо под аллегорическим изображением Александра I в образе Родомысла – славянского божества мудрости и красноречия, покровителя законов и дарителя благоденствия селениям, а также охранителя от грозивших опасностей. Император всероссийский, царивший в первой четверти XIX века, облачен поэтому в «военный древний славянский костюм», дополненный шлемом, в деснице августейший правитель сжимает боевое копье, а левой рукой придерживает круглый щит. Забавно, но благочестивый ханжа, князь Александр Николаевич Голицын, будучи министром народного просвещения, не преминул охаять идею скульптора, поскольку помазаннику Господню придали черты вовсе не уже ставших привычными богов-олимпийцев, как Юпитер и Марс, или хотя бы легендарного героя древности Александра Македонского (в честь коего и назвала своего первого внука Екатерина II), а какого-то «баснословного» языческого божества.
