БН: Да-а… Ну, вот значит так. Значит, тут какая-то закономерность есть. Не любили мы Москву. Это так.
М: Насколько я знаю, из ленинградцев мало кто Москву любит. Отношение к ней совершенно другое.
БН: Москва — она бьет с носка! Суровый город, суетливый, шумный…
М: Он просто совершенно другой.
БН: Неудобный для жизни… Хлопотливый… Но, видимо, только в наше время он таким стал. В советское время. Исторически Москва как раз очень патриархальный, спокойный, тихий город. Исторически.
М: Я сравнивал его за последние, скажем, тридцать лет. Ну, сорок лет. Потому что я не знаю, какая до этого была Москва. Если читать какие-то исторические исследования и романы, да, она всегда была патриархальна. Москва — женского рода.
БН: Да-да-да.
М: В отличие от Ленинграда, который мужского рода. То есть Петербурга.
БН: Да.
М: Следующий вопрос по поводу дневника.
БН: Да.
М: У вас было два дневника или один?
БН: У нас был один рабочий дневник.
М: А как вы его вели? Кто его вел-то?
БН: Ну кто, кто… Оба.
М: По очереди?
БН: Да нет. Просто у кого под рукой была тетрадка, тот и вел.
М: Она перемещалась из Москвы в Петербург?
БН: Нет-нет-нет. Она всегда была в Петербурге, всегда. Когда я уезжал на встречу, я брал ее с собой. Она всегда была в Петербурге. Этот дневник заполнялся только во время работы. То есть в перерывах между встречами я туда записывал иногда, конечно, какие-то соображения, которые в голову приходили. Для будущих встреч. Но, как правило, этот дневник работал только тогда, когда мы собирались вместе. Тогда шли записи: такого-то числа сделали столько-то страниц, такого-то числа ездили туда-то и туда-то. В основном вот так это делалось.
М: Позвольте тогда, Борис Натанович, поймать вас на слове. Если он не покидал пределов Петербурга…
БН: Нет-нет. Он покидал пределы Петербурга много раз, но только вместе со мной. А как же! Ехали работать в Комарово, я брал с собой дневник, ехал я работать в Москву, к Аркадию Натановичу, я брал с собой дневник. Ехали мы работать к маме, я брал с собой дневник. А как же. Обязательно! Собственно в Гаграх этот дневник был начат.
М: Да. Из текстов «Комментариев» это следует.
БН: Да-да-да. Это был такой рабочий дневник, который представляет собой три тетрадки, ну… две с четвертью, наверное. Последняя тетрадка… там почти ничего нет.
М: То есть, в основном, его вели вы?
БН: Да нет. Ну, как же! Ну на работе… ну мало ли что… Сидим, работаем, скажем, над «Парнем из преисподней», и возникла какая-то идея. Какую-то сцену не хочется записывать на машинке сразу, — Аркадий хватает дневник, начинает быстро писать диалоги, встречи… как бы черновой набросок делает. Это мог быть Аркадий, мог быть я — это неважно… он лежал…
М: Постоянно лежал на рабочем столе?
БН: Да-да-да. Всё время лежал на столе. Это был рабочий дневник, а кроме того еще дневник отдельно вел Аркадий Натанович, довольно регулярно, у себя дома. У него тоже накопилось довольно много дневников, по сути дела тоже рабочих. Просто он туда записывал свои собственные работы, связанные с переводами, как правило. И такой же дневник был у меня… я его вел очень плохо. Десять раз начинал, десять раз прерывался. Ну, тоже какие-то мысли, наверное, там сохранились. Но главный дневник — это рабочий дневник. Я недавно давал его Юре Флейшману, чтобы он переснял там то, что касается «Улитки». Людены готовят какое-то роскошное издание «Улитки»… вот для него.
М: Да. С массой иллюстраций. Что-то умопомрачительное.
БН: Да-да-да. Вот для этого издания я давал переснимать… первый том.
М: Я выскажу свое субъективное мнение, поэтому можно обращать на него внимание, а можно совершенно не обращать. Это просто очень сильное ощущение такое. Это касается раздельного творчества Аркадия Натановича и Вашего. Ощущение такое, что Аркадий Натанович — это, как бы сказать, блестящий стилист, а вы — генератор идей…
БН: А-а, да-да-да. Я вспоминаю это. Нет, это неправда. Это неправильно.
М: Но даже по текстам, если взять отдельные тексты… если взять то, что написал Аркадий Натанович отдельно — это, как вы указываете в «Комментариях», — 90 % Аркадий Натанович и 10 % АБС вместе взятые.
