— Над чем ты потешаешься? — спросил Митчелл, когда они прошли мимо младшего капрала.
— Я смеюсь каждый раз, когда ты берешь под козырек, — ответила Руфь.
— Но почему?
— Сама не знаю. Смеюсь и все. Прости меня. — Она сбросила туфли и двинулась босиком по песку у самой кромки воды. Волны, побывавшие в Гибралтаре, Тунисе, Сиракузах и Александрии теперь нежно ласкали её маленькие ступни. — Средиземное море, — протянула она. — Как я ненавижу это Средиземное море.
— Что тебе в нем не нравится? — спросил Митчелл, любуясь чуть колеблющейся лунной дорожкой.
— Я провела в этом море тридцать три дня, — ответила Руфь. — В трюме греческого парохода, до этого перевозившего цемент. Наверное, мне не стоит тебе об этом рассказывать. Ведь ты — утомленный молодой человек, которого направили сюда, чтобы он мог отдохнуть и развлечься, а затем сражаться ещё отважнее…
— Можешь рассказывать все, что считаешь нужным, — ответил Митчелл. — Я все равно буду сражаться отважно.
— Могу ли я рассказать тебе и о Берлине? Может быть, ты хочешь послушать и о Берлине? — спросила Руфь жестко и холодно, хотя и с легкой иронией.
Сейчас она говорила совсем не тем тоном, к которому Митчелл успел привыкнуть за неделю знакомства. Встреча в ресторане с журналистом пробудила в девушке нечто такое, чего он раньше в ней не замечал, и лейтенант чувствовал, что до отъезда он должен узнать её и с этой стороны.
— Расскажи мне о Берлине, — сказал он.
— Я работала в газете даже после того, как к власти пришли нацисты, начала она, копая мокрый песок пальцами босых ног, — и любила молодого человека, работавшего в отделе экономики… Он тоже меня любил.
— Экономики? — изумился Митчелл.
— Да. В биржевом разделе. Делал научные предсказания, а затем столь же научно объяснял, почему его предсказания не сбылись.
— О… — протянул Митчелл, пытаясь представить, как мог выглядеть в 1934 году этот биржевой аналитик.
— Он был ужасно веселым, — продолжала Руфь, — очень юным и страшно элегантным. Носил клетчатые жилеты…монокль и просаживал заработанные деньги на бегах…Его звали Иоахим. Он водил меня на скачки и в кафе и доводил маму до безумия. Мама опасалась, что если власти узнают о встречах еврейской девицы с арийцем, эту девицу приговорят к смерти, дабы ей впредь было неповадно портить чистую кровь Германской нации. Если бы о нашей связи узнали, то его отправили бы в концентрационный лагерь, но он только смеялся, когда я ему об этом говорила. «Самое главное не показывать им, что боишься», повторял он, и я бывала во всех ночных клубах Берлина даже в то время, когда там находились Геринг и Геббельс.
Папу отправили в концентрационный лагерь, и мы решили, что мне пора уезжать. Иоахим собрал деньги — все что смог, — передал их мне, и я отправилась в Вену. Предполагалось, что я, если смогу, переберусь в Палестину, и после этого перевезу к себе маму и папу, если его выпустят из лагеря. В Вене существовал специальный центр, в котором ютились беглецы со всех концов Германии. Мы собрали деньги на проезд и на взятки чиновникам из тех стран, которые, как мы надеялись, могут пустить нас к себе. Спала я в то время в металлической ванне, а дневное время почти целиком посвящала переговорам с моряками, ворами, убийцами и жуликами-судовладельцами. В конечном итоге мы договорились с одним греком, чтобы тот взял нас на пароход в Генуе, если мы сможем туда добраться. Грек соглашался лишь на оплату авансом, мы дали ему 75000 долларов наличными. Каким-то непостижимым образом мы сумели добиться того, что власти Австрии и Италии на минутку отвернулись — за мзду, конечно — и мы, все восемьсот человек погрузились в товарные вагоны, где нас и заперли. В вагонах было так тесно, что мужчины, дети, женщины лежали вповалку друг на друге. Дорога заняла неделю, но когда мы прибыли в Геную, никакого парохода там не оказалось. Грек взял 75000 долларов и исчез. Я понимаю, что есть разные греки, и я в целом против них ничего не имею, но нам попался плохой грек. Итальянское правительство отправило нас обратно в Вену, и шесть человек покончили с собой, потому, что не вынесли издевательств, и у них не осталось сил все начать сызнова.
