Филиппа смотрела на знакомые и ставшие такими дорогими лица. Последние три дня показались ей кошмаром, несмотря на то что все обитатели замка пытались ее успокоить и развеселить. Она проглотила слезы и даже одобрительно кивнула, когда Круки прочистил глотку и запел:
Мы идем за хозяином
По длинной и долгой дороге,
Мы его и пальцем не тронем,
Только вырвем руки и ноги.
Круки смолк и театрально закрыл рот ладонью, словно ужаснувшись собственным словам. Некоторое время Филиппа молча смотрела на него, потом засмеялась, и ей вторили неуверенные смешки в толпе. Филиппа почувствовала, что более или менее успокоилась. Она повернулась к Элдвину:
— Собери пятнадцать хорошо вооруженных мужчин. Мы отбываем в Вулфитон через час. Что касается остальных… Вы будете готовить замок к возвращению хозяина. Мы закатим пир не хуже свадебного!
Вблизи Сент-Эрта
Вальтер кипел от злости. Он заметил Филиппу во главе отряда, выехавшего из Сент-Эрта, но не решился напасть: у нее слишком много людей, и они основательно вооружены.
Куда это она направилась? Неужели решила бросить мужа? Да, должно быть, так оно и есть: Филиппа бросила своего подлого ублюдка.
Наконец-то она достанется ему! Вальтер подозвал своих людей, взобрался на коня и приказал всем ехать за ним. Если потребуется, он будет преследовать ее по пятам до самой Ирландии. Ведь придется же ей мыться или отправлять естественную надобность, вот тогда-то он и захватит ее врасплох.
Между Вулфитоном и Сент-Эртом
Дайнуолд потрепал Филбо по холке. Конь слегка спотыкался от усталости, но летел не останавливаясь вперед, только вперед, словно чувствовал, что они едут домой.
Дайнуолд мечтал о том, как обнимет свою жену, поцелует ее и скажет, что простил все ее многочисленные прегрешения, даже если она сама о них не помнит. Он будет любить ее до тех пор, пока Филиппа не потеряет голову от страсти и наслаждения.
— Ах, Филиппа, — произнес он, глядя, как подрагивают уши Филбо, — скоро все будет как прежде, несмотря на то что я теперь граф. Я преклоню колени перед твоим проклятым отцом и докажу ему, что Дайнуолд де Фортенберри — человек чести, который любит его дочь больше, чем все блага мира. Я научусь писать, чтобы воспевать твою красоту в любовных сонетах и читать их вслух. — Филбо всхрапнул, и Дайнуолд сконфуженно замолчал. Последние слова показались ему чрезвычайно глупыми. Дайнуолд тряхнул головой. — Нет, никакой поэзии, — быстро поправился он, — но я покажу ей, как велика моя страсть. Я прошепчу ей на ухо о своей любви и околдую ее сердце нежными признаниями. Я никогда, никогда не стану больше кричать на нее. — Дайнуолд улыбнулся. — Да, вот это хорошая клятва.
Клятва достойная и солидная, и он легко ее выполнит, он же человек спокойный и выдержанный.
Он станет любить Филиппу, поддразнивать ее будет лишь изредка и слегка и потихоньку подчинит своей воле. Он же не тиран, чтобы требовать от нее полной покорности и безоговорочного послушания. Нет, его приказы будут разумными, и Филиппа станет охотно их выполнять, и ее красивые глаза загорятся от радости, потому что она будет восхищаться им и стараться доставить ему удовольствие.
Внезапно Дайнуолд нахмурился — в нем снова взыграл дух противоречия.
— Нет, ни за что! Я не стану очередной овцой в стаде короля! — громко сказал он и даже застонал, представив себя в покоях Эдуарда разодетым, как пугало, и ожидающим, пока король соблаговолит его принять. Картина была для него невыносимой, его всего коробило от нее, в сердце закипала бешеная ярость.
Филбо заржал; Дайнуолд прервал свой нескончаемый монолог, и выбросил из головы воображаемые сцены, которые, как он успокаивал себя, не обязательно должны произойти в действительности. На расстоянии нескольких сот метров ему навстречу ехала группа всадников. Шестнадцать человек, как минимум. Неожиданно он узнал кобылу Филиппы, рядом с которой шли огромный жеребец Элдвина и пони Эдмунда.
Что произошло? Куда Филиппа ведет его людей? Вон она, посередине группы, командует ими, распоряжается, как своими собственными слугами! Куда она тащит его сына? Дайнуолд замер.
