— Твой отец примчится назад, как только придет в себя и все хорошенько обдумает.
— Вы не знаете моего отца, — возразил Эдмунд, — а Филиппа знает. — Эдмунд оставил лорда Генри и пошел к Круки, который все еще сидел на земле, потирая челюсть.
— Меня ударила принцесса. — Лицо Круки светилось от счастья. — Настоящая принцесса. Она ударила меня кулаком. Меня, глупого осла. Самого обычного из обычных людей и этим необычного.
— Более того, Круки, королевская дочь собиралась снести тебе голову.
— О, маленький хозяин, ваша приемная мать королевских кровей, и это делает вас… гм-м… чем это вас делает?
— Возможно, почти таким же необычным, как ты, Круки, — хихикнул Эдмунд, увидел Горкела и побежал к нему.
— Хозяйка в смятении, и хозяин тоже, — возвестил Горкел.
— Да.
Горкел скрипнул зубами и почесал подбородок.
— Ты должен поговорить с хозяином. Ты его плоть и кровь. Тебя он не выгонит.
Мальчик согласился, хорошо понимая, что не сможет сказать отцу ничего, что бы заставило того передумать.
Но Эдмунд опоздал: Дайнуолд верхом на Филбо уже выезжал из замка.
Войдя в спальню, Филиппа села на кровать и сложила руки на коленях. В этот день произошло столько событий, что они не умещались у нее в голове. Подумать только: слова, всего лишь слова, сказанные этими людьми, так изменили ее жизнь! Ее не особенно занимало, что она оказалась незаконнорожденной дочерью короля. Ее не трогало, что леди Мод сделала большую часть ее жизни несчастной. Ей было наплевать на то, что она теперь знала, почему Вальтер так хотел жениться на ней. Можно только предполагать, какие подарки он надеялся получить после свадьбы!
Она думала только о муже. У нее из головы не выходило его бледное лицо, в ушах звенел его взбешенный голос. Она заново переживала обвинение в предательстве, хотя, видит Бог, здесь не было ее вины. Возможно, Дайнуолд рано или поздно согласится с этим, но сейчас его ярость так сильна, что он не разбирает, кто прав, а кто виноват.
Если бы в этот момент в ее спальне оказался король Эдуард, Филиппа стукнула бы его так же сильно, как Круки.
Жизнь коварна, как топкое болото. Филиппа поднялась и стала ходить по комнате. Что делать?
Может, Дайнуолд вернется? Конечно, вернется. Должен — потому что ему некуда идти и он не может бросить своего сына.
Филиппа знала, что надо отдать распоряжения слугам и сказать Нортберту, чтобы он позаботился о солдатах лорда-канцлера и о стражниках лорда Генри, узнать о планах Роберта Бернелла и лорда Генри. В конце концов долг хозяйки взял верх, и Филиппа покинула спальню.
Лорд Генри и Роберт Бернелл пили вино Дайнуолда и дружелюбно болтали. Оба они заявили, что останутся до утра, и оба были в таком возбуждении от выпитого, что Филиппа засомневалась, сможет ли Бернелл сохранить вертикальное положение.
Филиппа разыскала Марго; при виде хозяйки та принялась так усердно кланяться, что Филиппе показалось — девушка сейчас уткнется лицом в пол.
— Прекрати сейчас же, Марго. Ведь я такая же, как и раньше. Пожалуйста, не нужно… — Филиппа вдруг умолкла, невидяще посмотрела в пустоту и залилась слезами.
Чья-то маленькая рука тронула ее за плечо, и Филиппа сквозь слезы увидела Эдмунда.
— Отец вернется, Филиппа. Он должен вернуться. Он передумает.
Она кивнула в ответ.
Дайнуолд не вернулся. Ни в ту ночь, ни после. А через день в Сент-Эрте появился еще один гость. Он приехал верхом на великолепном вороном скакуне и спросил Роберта Бернелла. Лорд-канцлер этим утром должен был уехать, но вчерашний вечер, проведенный с лордом Генри за обильным возлиянием, вынудил его сегодня изменить свои планы, и он задержался в постели — бывшей постели управляющего — почти до полудня. Даже сейчас он еще был бледен.
В первый момент Филиппа подумала, что это вернулся Дайнуолд; убедившись, что ошиблась, она от разочарования готова была убить незнакомца.
Его звали Роланд де Турней. Филиппа поклонилась новому гостю, даже не взглянув на него и не узнав, кто он такой, и молча проводила в комнату, где, превозмогая дурноту, у потухшего очага сидели Бернелл и лорд Генри.
Бернелл вскочил на ноги. Его голова мгновенно прояснилась.
