В это время суток таверна выглядела по-другому: посетителей нет, трапециевидные окна распахнуты настежь, а рыжий мальчишка — точнее, сам господин Арман, которому по слухам намедни стукнуло девяносто, — восседал за центральным столом и деловито разглядывал сквозь мудреную магическую линзу прозрачный зеленоватый камешек, зажатый меж двух пальцев.
— Наш девиз — слабоумие и отвага, — едко возвестил Арман. Видимо, это было такое приветствие. — Впрочем, ты уже не сверкаешь нашивками направо-налево, а значит, возможно, обучаема.
С картинной скукой на рябом от веснушек лице он отложил камешек, тут же затерявшийся среди россыпи сияющих на солнце самоцветов, подпер голову рукой и поинтересовался:
— Чем на сей раз обязан, капитан Эйнар?
— Безмерно рада видеть вас в добром здравии, господин Арман, — не удержалась от язвительного тона Астрид. — И коль уж вы не считаете меня безнадежной, быть может — исключительно из благосклонности, — сообщите, как я могу найти Кэрта Хаколу?
Арман недобро зыркнул яркими глазищами из-под кучерявой челки. Взгляд его был насмешливым и каким-то оценивающим.
— Что, так понравился? — усмехнулся он. — Или ты его для дела разыскиваешь? Ну так разочарую: этот блудливый кошак тебе не по карману. Всё-таки не абы кто, а сам Девятисмерт. Ему ж магистров заказывают да политоту всякую; для мужниной полюбовницы можно найти кого попроще.
Астрид вздрогнула, заслышав прозвище. Девятисмерт — один из триады Хельты, и он считается самым опасным ассасином Гильдии, поимка и последующая казнь которого — тайная мечта любого имперского законника. Но куда там — убийца непозволительно умен для своего ремесла. И столь же опасен, сколь очарователен.
И у такого чудища Астрид собиралась просить помощи. Прав Гуннар — дура и есть, помрет ни за грош в какой-нибудь канаве.
— Хотела выразить ему свою благодарность за спасение от вашей братии, — как можно более ровно сказала она, холодно глянув на ухмыляющегося фейри. — Согласитесь, не каждый день ассасин идет навстречу полиции.
— До тебя реально не доходит? — протянул этот рыжий нахал, приторно улыбаясь. — Он пошел навстречу полиции только потому, что ты смазливая девица. Забесплатно наш душка Кэрт ничего не делает, а столько золота ты и за год не заработаешь… так что угадай с трех раз, чем будешь платить. Впрочем, меня это нисколько не волнует. — Арман развел руками и небрежно махнул в сторону дверного проема, где виднелась лестница. — Этот охламон, поди, опять на крыше воробьев жрет. Поднимайся и до конца коридора.
Если подумать и припомнить проклятущие фейские глазищи (и похабную ухмылочку) на смуглой роже этого Кэрта, Астрид ничего не имела против подобной платы. Всё дешевле, чем отваливать мешок золота за возможность получать информацию — а осведомители, даже не будучи элитными убийцами, в расценках не стеснялись. К тому же у неё, как и у всякой эмансипированной магички, десять лет прожившей в Иленгарде, крайне свободные взгляды на отношения, в том числе интимные.
«О да, Астрид, Девятисмерт, несомненно, самая подходящая кандидатура для ни к чему не обязывающего романчика, — подумала она, поднимаясь по крутой деревянной лестнице. — Впрочем, кто угодно лучше моего бывшего».
Кэрта она увидела сразу, едва выйдя на крышу. Вопреки ожиданиям Армана, воробьев тот не жрал, а просто валялся на залитой солнцем черепице и жмурился, отчего натурально походил на пригревшегося кота. Рубашка его была расстегнута, открывая рельефный торс, которым Астрид невольно залюбовалась — как ни крути, у женщин интерес к красивому мужскому телу ничуть не меньший, чем у мужчин к женскому.
— Так значит, ты Девятисмерт, — шагнув вперед, проговорила она, понимая что затягивать паузу (и любование) дольше попросту неприлично. Не хватало еще, чтобы этот Кэрт возомнил о себе невесть что.
— Та-ак точно, начальница, — лениво протянул Кэрт, не открывая глаз. — Девятисмерт. Клинок Хельты. Сладкоголосый палач. Эрмегарский ассасин, что совсем уж лишено оригинальности… Ну, крошка, говори, я весь внимание.
Некое подобие очарования разбилось тут же, стоило ему открыть рот. И впрямь, чего еще ждать от убийцы-оборотня, известного на весь Эрмегар и за его пределами? К двадцати восьми годам стоило бы привыкнуть к тому, что высокомерие мужчин зачастую обратно пропорционально их ценности для общества. Взять хотя бы Саида, до свадьбы исправно строившего из себя идеального мужчину, а впоследствии оказавшегося тем еще тираном — по-прежнему улыбчивым, но не устающим напоминать, что он-де в доме хозяин, а она женщина-дура и что с неё взять. (И это только одна из множества причин, по которым их брак оказался столь скоротечным.)
