К полудню и очередному привалу тропа врезалась в землю еще глубже, и мантхи очутились в разломе меж крутых склонов. Мампо и Таннер сначала спускались осторожно, но в конце просто сбежали вниз, обрушив пару камней.
– Ничего?
– Одни трещины.
Анно Хаз повернулся к сыну.
– Вода близко, Бо?
Бомен покачал головой. Если бы рядом были источник или река, он бы их почуял.
– Нет.
– Дорогая! – Анно обернулся к Аире.
Жена сидела неподвижно, опершись спиной о колесо и закрыв глаза. По нескольку раз на дню она вот так вот отрешалась от всего вокруг и погружалась в себя, чтобы удостовериться, что ведет людей правильно. Аира будто определяла направление ветра – только не ветра, а тепла. Тепло было слабым и все же ощущалось ясно и указывало путь на родину. Правда, было и другое, менее ясное чувство: надвигающаяся тишина, как перед грозой. Аира не говорила об этом другим. Все и так спешат, как могут, зачем их пугать? О том, что ветер становится сильнее день ото дня, знали только Аира и Анно. Нужно найти убежище, безопасное место, родину, пока не разразилась буря. Иначе ветер унесет их с собой.
Муж присел рядом с Айрой на корточки и взял ее за руки.
– Мы ближе? – спросил он.
– Да.
– А ты как?
– Доживу до родины. Разве я не говорила?
Анно отдал жене свою долю хлеба и чашку молока. Ради него Аира сделала пару глотков и поела, хотя и не была голодна.
– Худеешь! – укорил ее Анно с напускной строгостью. – Ты должна есть все, что дают.
Аира улыбнулась, глядя во встревоженное лицо мужа, и подумала: какой он хороший человек!
– Нужно сыграть свою роль, Аннок. А потом уйти.
– Только не сейчас! – отрезал он. – Не сейчас!
– Да, не сейчас…
Все отдыхали, и лишь Сирей не находила себе места.
– Сядь, ласточка, – позвала ее Ланки. – Нам еще два часа идти до заката. Дай ножкам отдохнуть.
– Надо лечь, – поддержал бывшую служанку Скуч. – И поднять ноги выше головы. В этом весь секрет.
– Выше головы? – удивилась Ланки.
Коротышка Скуч лег спиной на каменистую землю и положил пятки на приступок повозки.
– Вот так! Тяжесть из ног уйдет.
Ланки легла рядом.
– Точно! – обрадованно вскричала она. – Я чувствую, как тяжесть уходит!
Ланки повернулась, чтобы позвать Сирей, но та была уже далеко. Бывшая принцесса металась по всему лагерю.
– Что с ней случилось? Почему она волнуется?
– От худобы, – ответил Скуч.
– Думаешь?
– Конечно. Телу, как и матрасу, нужна набивка, а то нервы лезут наружу.
– Бедная моя девочка! Она и вправду вся как на иголках. Не надо все принимать так близко к сердцу!
А тем временем в этом сердце вдруг возникло очень сильное желание подойти к Бомену, поговорить с ним и… Что дальше, Сирей не знала. Знала только, что кончится это унижением. Гордость сдерживала ее, но с каждой секундой желание росло.
Бомен стоял поодаль и тихо разговаривал с Кестрель. Он был не менее взволнован, чем Сирей, однако по совершенно иной причине.
– Скорей бы все закончилось! – говорил Бомен. – Скорей бы за мной пришли! Почему они не идут? Я чувствую, ветер поднимается. Пусть приходят скорее!
– Они придут, когда ты им понадобишься, – отвечала Кестрель. – А я не хочу, чтобы ты уходил раньше.
Кестрель знала: брат верит, что судьбой обречен стать одним из Певцов. И все же Кесс никак не могла смириться с мыслью, что их могут разлучить.
– Пойдем вместе, – подумала она. – Мы всегда вместе.
Бомен услышал ее мысль.
– Я не хочу уходить. Только ждать тоже нет сил. Ты не представляешь, каково это!
– Немного представляю…
Кестрель чувствовала смятение брата. Душа Бомена превратилась в поле боя. Он был так открыт, что ничему не мог сопротивляться. Как небо, юноша вбирал в себя все. Мечты мантхов-кочевников, сила и ярость Морах, прекрасные песни Сирина – все это металось в его душе, как гонимые ветром облака.
– Я не хочу расставаться с тобой, – сказал Бомен. – Но когда придет время, я должен быть там.
– А потом?
– «Потом» не будет. Для меня.
– А я смогу жить без тебя?
Не спрашивай. Прости.
На коже Кестрель, под рубашкой, что-то шевельнулось – серебряный кулон, который она носила на шее, голос Поющей башни. Кесс надела его так давно, что уже почти о нем забыла. А кулон дрогнул, надавил на грудь, теплый, словно живой, словно часть ее самой. Такая знакомая форма, и эта тяжесть… Вдруг в душе Кестрель открылась неведомая дверца. Девушка увидела себя с братом, вместе, совсем как теперь. А вот чуть позже, во времени, которое еще не пришло, Бомен стоял один, потерянный, с разбитым сердцем, и выкрикивал ее имя.
