– Не знаю уж, какая у вас причина, но вы должны как можно скорее найти себе работу. Для воспитания детей плохо, если вокруг бесцельно болтаются безработные. Вам, как взрослому человеку, должно быть стыдно.
Синаги говорил весело и бодро. Однако смысл слов был совершенно такой же, что и у той бабки, и я почувствовала, как мое лицо напряглось. Тоже мне, хороший человек. Просто мерзкий старикашка.
– Мне кажется, что вынюхивать обстоятельства жизни других людей тоже нехорошо для воспитания детей. В общем, простите, что побеспокоила.
Не стоит с такими связываться. Я делано улыбнулась и ушла оттуда. А карточку швырнула в урну, которая стояла у входа на площадь.
Вечером того же дня неожиданно зазвонил звонок в прихожей. Я всполошилась – а вдруг это мальчик? – и выскочила, но там стоял Муранака с полиэтиленовым пакетом в руках. Наверное, у него был выходной – он пришел в футболке и в чиносах[9].
– А, это ты, Муранака? – разочарованно вздохнула я, и мужчина поник:
– Злая ты. Обязательно было делать такой вид, будто увидела что-то противное?
– Да ладно, вовсе ты мне не противен. Ты что хотел? Деньги за работу я вам уже перевела.
Я настороженно смотрела на Муранаку, который вел себя раскованнее, чем раньше, но он продемонстрировал мне туго набитый пакет из супермаркета.
– Вот, хотел тебе отдать, если ты не против.
Пакет был полон мороженым. Самым разным: там были арбузный сладкий лед, ванильное мороженое в вафельной оболочке, шоколадное и еще куча других. Я удивленно уставилась на Муранаку, и он ответил:
– Просто хотел проверить, как ты тут, и еще нашел кое-что в старом альбоме покойного дедушки.
И он сунул мне в руки несколько выцветших фотографий. На них была моя тоже уже покойная бабушка. Наверное, это фотографии с занятия по игре на сямисэне. Бабушка – с красиво уложенными волосами, в кимоно – улыбалась, а вокруг нее сидели на коленях, как положено, несколько мужчин. На другой фотографии был какой-то летний праздник. Среди весело танцующих вокруг старинной башни людей в юкатах[10] была запечатлена улыбающаяся бабушка.
У меня после нее ничего не осталось. Когда она умерла, мать выкинула все ее вещи. Ценности – тканное вручную дорогое кимоно осима-цумуги, кольцо с аметистом – все еще должны были лежать у матери в шкафу, но все остальное – повседневные вещи, альбомы – она выбросила без остатка. Поэтому я решила считать своим наследством этот заброшенный дом, на который не нашлось покупателя. Я вспомнила, что уже кое-что рассказывала об этом Муранаке, когда он помогал мне переставлять мебель.
– И ты специально для меня их искал? А уж вот это…
На одной фотографии на коленях у бабушки сидела маленькая девочка. Эта девочка с прической каре, с поджатыми губами и неприветливым видом – явно я в детстве.
– Это ведь ты, да? – мой гость счастливо засмеялся, будто мальчишка, нашедший сокровище. – Когда я увидел эту фотографию, решил непременно отдать тебе.
– Вот это да! Спасибо, это очень приятно!
Мать выбросила даже портрет бабушки, который изготовили для поминок. Я допытывалась у нее о причинах этого поступка, но она отлупила меня – мол, нечего вмешиваться. Мать ненавидела себя – внебрачного ребенка, и ненавидела бабушку, которая ее родила, не выйдя замуж.
«Я выросла с убеждением, что надо родить законного ребенка и законно его растить, – всегда говорила мать, когда напивалась. – Но яблочко от яблоньки недалеко падает – я и тебя, незаконную, так же родила».
– Я очень любила бабушку, – сказала я Муранаке, невольно прижав фотографии к груди. – Угостить, правда, могу только чаем. Зайдешь?
Мужчина выглядел удивленным, но потом, почесав щеку, сказал:
– А давай поедим мороженое.
– Давай. Заходи.
После этого мы сидели вместе на веранде и грызли мороженое, которое он принес. Я держала в одной руке арбузный лед и рассматривала подаренные фотографии.
– Вот тут, с правого краю, с кислой миной сидит мой дед, – пояснил Муранака, зачерпывая деревянной ложечкой мороженое «Белый медведь» из баночки. На фото был простодушного вида мужчина, чем-то и вправду напоминавший Муранаку.
– Выглядит серьезно.
