— Сестра Бернадетта, — сказал он теперь, — не стоило тебе проделывать такой путь, чтобы сказать мне это.
— Наверно, хотелось действительно убедиться.
— Что я ничего не скрываю?
— Да.
— А зачем ты скрываешь? — спросил он.
— Ты ирландец, значит, должен знать силу слова человека, попавшего в ловушку.
— Я не вижу ни стражи, ни запертой двери, ни зарешеченных окон.
— Ловушки бывают разные, — заметила она.
— Кто их расставляет? — спросил он. — Тебе точно известно.
Она попросту пропустила вопрос мимо ушей и, даже если знала ответ, предпочла промолчать.
— Разве грот не похож на капеллу? — настойчиво допрашивал Том. — По-твоему, сумасшедшие вправе царапать свои заявления на алтаре? Молитвы, которые на самом деле не исполняются?
Берни взглянула на выцарапанные слова, а потом на него. Хотя она теперь почти не бывает на солнце, кожа такая же гладкая, как тем давним летом, глаза такие же голубые, спокойные, как самая глубокая заводь на краю моря.
— Молитвы не желания. Они не исполняются.
— Ты говоришь, как настоящая монахиня, — заметил он.
Она собиралась ответить, потом передумала. Невысказанные слова повисли между ними, призрачно мерцая. Вчерашняя вода и вторничный дождь капали на каменный пол — кап-кап-кап.
— При всей твоей поэтичности и романтизме, ты настоящий ирландец, Том Келли, — спокойно объявила Берни. — Я бы сказала, очень язвительный.
— Разве я мог бы после того…
— Не надо, Том.
— Ты когда-нибудь вспоминаешь о нем? Вот что мне хочется знать. Хотя бы на это ответь мне… когда-нибудь о нем думаешь? — Том пристально смотрел ей в глаза, испытывая желание схватить за плечи и крепко встряхнуть. Столько лет они сотрудничали без всяких проблем, а теперь он вдруг понял, что больше не выдержит даже недели. Освобождение Джона перевесило чашу весов.
— В данный момент я думаю, что мой брат едет домой. Выплатил долг и отныне свободен.
— Свободен, — задумчиво повторил Том, перечитывая надпись, выцарапанную на камне. Странно, что освобождение Джона внушает Берни такие же чувства, какие испытывает и он сам.
— Думаешь, это он нацарапал? — спросил Том, кивая на стену. — Прокрался в глухой ночи, чтобы оставить Хонор послание?
— Не думаю, — резко бросила она.
— Не знаю. Не стал бы утверждать. Нам обоим известно, что в его жилах течет кровь каменщиков Салливанов.
Она вгляделась в надпись.
— Именно это влекло нас в Ирландию, помнишь? — спросил он. — Мы туда ехали, чтобы узнать, откуда пришли, и, в конце концов, оставили там свои сердца.
Том слишком далеко зашел. Берни повернулась и вышла из грота, оставив его одного у исцарапанной стены с загадочными словами:
Я сплю, а сердце мое бодрствует.
Он не обрадовал ее признанием, что вчера вечером снова перечитал:
Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот голос моего возлюбленного, который стучится: «Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя!..»
Взял мастерок, начал замешивать раствор. Плечи всегда ноют в дождь или в сырых местах. Боль не останавливает, даже не замедляет работу. Ее надо сделать, и он ее сделает. Таково его правило с юности — целенаправленно доделывать начатое до конца.
Это порождает лишь больше неразрешимых проблем — для него, для Берни, для них обоих.
В высокой траве роились светлячки, над морем вставала большая желтая луна, кафе-мороженое «Рай» было набито битком. В маленьком белом коттедже на краю болотной трясины водителям машин, колесивших по серпантину прибрежной Шор-роуд, предлагались двадцать восемь сортов мороженого и разнообразный гриль. С проволоки, натянутой над переполненной автостоянкой, свисали разноцветные яркие фонари. Люди сидели за столиками под ивами, глядя через устье реки на маяк на другой стороне.
Реджис в своей вызывающей форме — хлопчатобумажном комбинезоне поверх синей рубашки с логотипом «Рая» на груди — нервничала, можно сказать, дошла до предела, узнав о письме отца и особенно после утреннего разговора с матерью. Вот и сегодня вечером дважды ляпнула мороженое на прилавок вместо рожка или чашки.
Отчасти ее вывел из себя взгляд матери. Утром, во время разговора об отце, о свадьбе, о новом визите к доктору Корри, он был столь отстраненным, измученным, что Реджис даже захотелось опрокинуть стол, чтобы обратить на себя внимание и добиться ответа. По ее мнению, дочь чересчур молода для замужества и рождения детей? Ха! Возможно, ее саму надо лечить, чтобы она смирилась с реальностью.
