— И всё-таки я настаиваю… — постарался вложить в свой голос как можно больше убедительности некий Ренгис.
— Пробуйте мать вашу, это приказ!
— Хорошо.
Позади раздались лёгкие шаги, а после на голову Виктору легла ладонь, лёгкая и тонкокостная. Положивший её, размеренно и певуче, зашептал что-то неразборчивое.
Перед глазами полетели образы — лес, родная деревня, сцены охоты, ворчавший что-то под нос старик, смеющаяся молодая женщина. Внезапно всё провалилось, остался лишь человек в чёрной, играющей складками мантии. Он взглянул на Виктора насмешливыми, полными презрения глазами.
— «Ты проиграл», — сказал чёрный человек и рука его вспыхнула злым пламенем, и с этой вспышкой сознание Виктора покинуло.
***
Голова была на удивление ясной и лёгкой. Сегодня, очнувшись в передвижной тюрьме, Виктор прекрасно помнил вчерашний допрос, помнил всё, что отвечал на нем, однако решительно не помнил вчерашних смутных воспоминаний. Сегодня он был чистым листом, это немного пугало и предрасполагало к думам можно ли считать его прошлую личность умершей или же он есть полноценный её плод и наследник.
Приподнявшись, Виктор принялся оглядываться.
Он, и ещё двое узников, находились в добротной металлической клетке, в которую переделали запряжённую парой крепких тягловых лошадок телегу. Один из узников эльф — золотоволосый мужчина — зрелый, но при этом наделённый юношескими чертами, спал. Второй человек, вероятно вчерашний «Молчун», удивил Виктора. На вид это был вчерашний мальчишка, лет семнадцати, не более, темноволосый, кареглазый, вихрастый и широкоплечий, не дать не взять подмастерье, может кузнец, а может жестянщик, тут уж точно не скажешь. Удивление вызывало его лицо, так как было в этом лице то, что есть лишь в лицах людей многознающих, опытных до жизни, сполна повидавших и переживших. Просился вывод, что жизнь у Молчуна выдалась тяжёлая, полная самых разных лишений и испытаний и, тем не менее, вывод этот, по неясной до конца причине, с Молчуном не вязался совершенно.
Виктор поймал взгляд мальчишки, тот улыбнулся ему одним лишь уголком рта и кивнул в угол клетки, туда, где стояла накрытая льняным полотенцем корзина. В корзине оказалась деревянная фляга с водой, немного вяленого мяса и пару посредственно вымытых клубней репы. Есть и пить хотелось чертовски, отчего брезговать, конечно, не приходилось. Но прежде, чем есть, точнее даже пить, хотелось сделать кое-что ещё.
Телега ехала в составе внушительной процессии. На вскидку в отряде насчитывалось человек сто конных, два экипажа, пятёрка телег, одна из которых его — Виктора невольное убежище. Основная масса конных латников двигалась впереди, небольшой отряд, человек двадцать тех же латников, замыкали процессию.
Рядом с телегой ехали лишь трое, несмотря на это можно было уверенно утверждать, что о действиях пленников пекутся и безвредными их не считают. Позади клетки, в телеге следующей, развалившись на соломе, ехало с десяток хмурых, вооружённых арбалетами и мечами воинов, в лёгкой броне и в широкополых шлемах на головах. Оставшиеся три телеги были доверху забиты походным скарбом и всё равно выходило, что скарба этого на сотню воинов выходит не сильно то и много. Впереди передвижной тюрьмы плелись по каменистой дороге два экипажа. Один представительный, покрытый неброской, но изящной отделкой, второй простой и грубый, вероятно почтовый. Двигались сравнительно быстро, где позволяла дорога до десяти имперских миль в час. Там же, где дорогу подпортили оползни или же капризы реки, решившей вдруг поменять русло, движение замедлялось до скорости усталого пешехода.
Однако сейчас Виктора больше интересовало ближайшее окружение, а именно те трое, точнее четверо, которые находились рядом с клеткой. Впереди, в беспокойных от горного ветра шерстяных плащах, ехали двое конных рыцарей, хмурых, задумчивых и уставших. Они, в отличие от возницы — мрачного и безразличного, периодически поглядывали на пленников. Сбоку же, ехал вчерашний молодой рыцарь с крыльями сокола на шлеме. Сегодня и он поменял свой золотой плащ на серый — плотный, шерстяной.
