В лето 1982 года Настеньке исполнилось пять лет, и родители повели ее записывать в музыкальную группу. По тротуару шествовали так: впереди рослый, располневший Леонид Федорович, за ручку держащий белокурую, ясноглазую пигалицу, чуть позади хроменькая, горбатенькая Мария Филатовна, пихающая перед собой дугообразную коляску германского производства. Коляску пришлось брать по Настенькиному капризу: в ней ехала расхристанная черноокая кукла Маня, которую нельзя было оставить дома одну, потому что у нее болел животик. Редкий прохожий не оглядывался на забавную процессию, задавшись вопросом, что за чудная семейка? Действительно, если между красноликим, грузным, но все же производящим впечатление некоей добродушной основательности пожилым мужчиной и несчастной инвалидкой с коляской еще можно было допустить какую-то родственную связь, то никак не соотносилось с ними обоими прелестное существо, без умолку щебетавшее. Ощущение абсолютной разнородности взрослых и девочки усиливало и то обстоятельство, что в присутствии Настеньки на лице ее родителей накладывалось туповатое выражение восторженной невменяемости.
Пять лет прошло, а они оба все не могли до конца поверить, что волшебная девочка живет с ними и принадлежит им. Или, если точнее, они оба, мужчина и женщина, вот уже пять лет принадлежат этой девочке, находясь у нее в счастливом, добровольном рабстве.
Настенька тем временем объясняла Леониду Федоровичу, какие могут воспоследовать неприятности, если нехороший мальчик улетит на луну, наберет там лунных камушков, спрячет их под домом в подвале, никому про это не скажет, а сам спокойненько ляжет спать, послушав передачу «Спокойной ночи, малыши». Задубелый от многолетних возлияний, мозг Леонида Федоровича, по обыкновению, не поспевал за девочкиными фантазиями, и он лишь для видимости глубокомысленно кивал головой. Наконец, как всегда, Настенька уловила его небрежение, вырвала ручонку, остановилась, топнула об асфальт ножкой, обутой в золотой башмачок, и зловеще спросила:
— Ты что же, папочка, не понимаешь, что камушки ночью все взорвутся? Пых-пых! Это же будет ужас что такое.
— Почему взорвутся? — озабоченно спросил Леонид Федорович.
— Потому что лунные камушки взрываются ночью, когда взойдет луна. И весь дом улетит на небо, со всеми спящими девочками, мальчиками, взрослыми, собачками и кошками. Вот что наделал один нехороший ребенок, а ты меня не слушаешь.
От причудливо нарисованной картины у Настеньки глаза вмиг намокли, и она приготовилась зареветь, но тут на помощь подоспела Мария Филатовна:
— Настенька, погоди, не реви! Маню разбудишь. Видишь, как она сладко задремала на свежем-то воздухе.
Настенька посмотрела на куклу.
— Конечно, ей полезно гулять. А вы не хотели ее брать. Вот вы оба с папочкой никогда меня сразу не слушаетесь, а после видите, как я права была.
До Дома культуры Настенька еще успела сделать родителям два-три серьезных предостережения, попыталась и снова зареветь, но при встрече с учителем музыки глаза ее были уже сухи, восторженны и любопытны. После пятиминутной беседы с ребенком почтенный педагог уважительно обратился к родителям.
— Да-с, ребенок незаурядный, видно сразу. Небось дома ни минуты покоя?
Мария Филатовна еще больше сгорбилась и покраснела.
— Сами не поймем, в кого такая уродилась, — извинился Леонид Федорович. — Каждой бочке затычка.
Настенька сказала:
— Нельзя так про человека говорить, когда он рядом.
Учитель сделал ей замечание:
— А родителей можно позорить? Да еще при посторонних? Сама-то ты, я гляжу, не больно воспитанная девочка, хотя и высокого о себе мнения.
Настенька улыбнулась ему лучезарно:
— Как это — высокого мнения?
— А вот думаешь, что умнее всех.
— Нет, я так не думаю. Я еще многого не знаю. Я ведь читать только недавно научилась.
— Она у вас читает?
— Еще как, — пригорюнился Великанов. — Сидит и читает под лампочкой, когда все дети на улице. Не вредно это, как вы считаете?
Педагог не сразу нашелся с ответом, зато Настенька поспешила успокоить отца:
— Папочка, ну что ты! Книжки полезно читать. Только надо все делать в меру: и читать, и гулять, и спать, и кушать. Вот конфеты вкусные, а их много нельзя есть, потому что от них зубы портятся.
