Фонарик, подвешенный к трубе, освещал подвал желтым светом. Он крепко и умело, как в учебнике, связал бесчувственного противника по рукам и ногам, зафиксировав к какой-то трубе. При этом он следил, чтобы веревка не касалась тела, а шла по коже куртки. В ногах под веревку он подложил кусок полиэтилена. Так следы насилия сведутся к величине, стремящейся к нулю. Теперь пучок тряпья в начавший открываться рот, и закрепить кляп широкой лентой, чтобы не поранить губы.
Он осмотрел плоды своего труда, проверил узлы и остался доволен. Все по плану. Пора этой твари просыпаться. Он нагнулся и похлестал тихонько пленника по щекам, а когда тот зашевелился, плеснул в лицо воды из канистры.
Саня открыл глаза. Сначала в них было только непонимание, по мере прихода в сознание сменявшееся, последовательно, удивлением, узнаванием, изумлением, а потом злобой вперемешку с презрением.
– Ага! Я вижу, ты меня, наконец, узнал. Значит все – о`кей. Раз узнал, выходит, можешь соображать и поймешь, что происходит. Мне, как раз, и нужно, чтобы ты все понимал. Иначе будет просто неинтересно. Видишь ли, Саня, все дело в том, что ты мне надоел. И, как это ни банально звучит, нам двоим на этой маленькой планете тесно. А вчерашнее – лишь последняя капля.
Саня зашевелился, яростно вытаращив глаза и силясь что-то сказать. Судя по выражению глаз – не очень лестное. Он подошел поближе и не зло пнул связанного под ребра.
– Не рыпайся и смотри внимательно, на «бис» повторять не буду. Ты подонок и подохнешь, как последняя псина. Смотри и анализируй. Это последнее напряжение твоего нетренированного мозга перед смертью.
Он поставил короткую доску на бетонный выступ на уровне груди так, что один ее конец выдавался вперед и доска сохраняла неустойчивый баланс. На ту часть доски, что лежала на бетоне, он установил пластмассовую канистру с водой, а на выступающий конец – гирьку с привязанным к ней шнуром. Шнур он пропустил через торчащий из стены обломок арматуры, и свободный конец бросил приговоренному на грудь. Тот дернулся, но он его успокоил:
– Не бойся. Вешать тебя я не буду. Это слишком просто и ненадежно.
Он мрачно усмехнулся и достал из кармана гранату Ф-1, в просторечии – «лимонку». Ее черный, насеченный дольками корпус жирно блеснул в свете фонаря. Он ввернул запал и отогнул усики кольца. Саня ошалело наблюдал за его манипуляциями.
Он присел возле связанного и прикрепил шнур к кольцу гранаты. Потом вытолкал кольцо так, что оно держалось только на кончиках усиков и, загадочно улыбаясь, засунул гранату Сане за пояс, вставив под рычаг палочку. Саня замер, недоверие в его расширенных зрачках переросло в ужас. Он задергался, пытаясь вырваться из объятий этого кошмара.
– Не рыпайся, я тебе сказал, – зло процедил его палач. – Колечко может выскочить, и ты подохнешь раньше времени.
Саня парализованно застыл, не сводя остановившегося взгляда с маленькой смерти у него за поясом.
– Я не буду ничего говорить – это бесполезно. Только в кино в этих случаях много говорят. Я тебя приговорил – и этим все сказано. А умрешь ты так, – он достал складной нож и одним ударом пробил дыру в самом низу канистры. Небольшая струйка воды потекла вниз, примешивая свое журчание к многочисленным подвальным звукам. – Когда вытечет достаточное количество воды, гиря перевесит и упадет, выдернув кольцо. И через четыре секунды…
Он сделал скорбное лицо.
– Прощай. – Он перешагнул через смертника, оставив на месте все, что принес с собой, но остановился и снова повернулся к лежащему. – Я бы очень хотел заглянуть в твои глаза в тот момент, когда ты будешь умирать, но, к сожалению, не могу себе позволить такого удовольствия. Твоя встреча со смертью будет очень интимной, – он улыбнулся, – и желательно, чтобы в этот момент тебе никто не мешал.
Он развернулся и вышел, оставив своего побежденного врага в одиночестве.
Осторожно выйдя из подъезда, он обогнул дом, и занял заранее намеченную позицию недалеко от вентиляционного подвального окошка. Нужно было еще немного подождать.
* * *
Саня лежал в подвале и смотрел, как из канистры струйкой утекает его жизнь. Он не мог поверить в происходящее. Понимание того, что он смертен, его еще не коснулось. Все вокруг состояло из жизни. Она, порой, доставляла неприятности, иногда причиняла боль, но она была всегда, она была вечной. Да и сейчас он боялся, в основном, боли, а не смерти. Смерть, конечно, есть, но это что-то отвлеченное, к нему не имеющее прямого отношения. Как этот сосунок смог его так подловить? Его – Саню!
