— И я уеду, — сказал Самоха.
— А тебе зачем?
— Чего я здесь не видел? Знаешь, Мухомор, если ты устроишься где-нибудь на заводе, то и меня устрой. Я сейчас же приеду.
— Ох, если бы это удалось! — искренне воскликнул Володька. — Вот бы мы вместе… А?
— Да. Ну, я пошел, меня Карл Францевич на один только час отпустил. Слушай, Мухомор, забегай ко мне в аптеку. А?
Поболтав еще минут пять, Самоха простился и ушел.
Проводив товарища, Володька стал с нетерпением поджидать мать. Когда та пришла, он сказал ей:
— Я побегу.
— Поздно, Володя, куда ты?
— Мне очень надо. Я быстро.
Одевшись, вышел на улицу, постоял, подумал и решительно направился к Лихову.
Вспомнилось ему, как он шел туда в первый раз, когда они с Самохой опустошили церковную кружку. Как тогда было велело, хорошо… А вот теперь… Теперь не игрушки, теперь он уже по-настоящему… Вот так, как и его отец…
«Отцу бы все рассказать», — подумал Володька. И так ему захотелось увидеть его… Но он знал, что это невозможно. Отец далеко и… И фамилия у него, может быть, уже иная. Правда, приходят иногда от него письма, но в них он никогда не указывает своего адреса. Адреса он дает чужие. Пока дойдет письмо до отца, наверное, раза три адрес изменится…
Незаметно дошел он до Кольцовской улицы и очутился возле квартиры Лихова.
Было поздно. Войдя во двор, Володька постучал в ставень. Когда его впустили в комнату, он спросил:
— Лихов дома?
Мать Лихова ответила ему не сразу. Она тяжело вздохнула и покачала головой. Володька заметил, что она не на шутку встревожена чем-то, и терпеливо ожидал ответа.
— Нет его, — наконец сказала она. — А зачем он нужен?
— Дело есть важное. Он скоро придет?
— Он болен.
— Болен? — удивился Володька. — Он что, в больнице?
— Нет. У одних людей… Только… Да зачем он?
Володька понял, что с Лиховым случилось что-то. Не знал, как быть. Расспрашивать, выпытывать считал нетактичным, а уйти в неведении не хотелось. Постоял, переступил с ноги на ногу и осторожно спросил:
— Скажите, что с ним? Я, честное слово, не разболтаю.
— Побили его в день маевки сильно, — сказала мать, — да, спасибо, товарищи не дали полиции арестовать. Понесли его было, а потом он кое-как сам пошел, ну и спрятали они его. Доктора потихонечку приводили. Ключица повреждена. Говорит доктор, что опасности для жизни нет, а пролежит долго. Лишь бы не пронюхали, где лежит-то он… Ох, ох, ох… Что делается только?! А я вот сижу, сижу здесь одна и так мне скучно. А пойти к сыну боязно, как бы за собой какого-нибудь соглядатая не привести. А ты входил сюда — никого возле дома не было?
— Я не обратил внимания, — сказал Володька. — Когда буду уходить от вас — посмотрю.
— Будь осторожнее. Ну, а у вас как?
— Да все то же… В мастерских меня рассчитали.
— Это плохо… А как сообщили мне о сыне, я так вся и обмерла… Но он хоть живой остался, а вот Алферов…
— А что с Алферовым? — вдруг громко крикнул Володька. — Что с ним?
— Разве не знаешь?
И оба умолкли. Володька не решался уже ни говорить, ни спрашивать…
Наконец мать сказала:
— Городовой его… Наповал…
Володьке не верилось. Он думал: «Да нет, этого быть не может. Ведь это же, это же…»
И вдруг почувствовал себя таким усталым. Точно прошел сто верст.
Сел и опустил голову…
— Иди ты домой, — ласково сказала мать Лихова. — Уже одиннадцать пробило. А что же Васе-то передать, если в случае чего?
— Скажите, — поднялся Володька, — что хотел его видеть Лебедев. Ну, до свидания. Я еще как-нибудь забегу. Может быть, вам что понадобится, так я… А Васе, если будете что-нибудь передавать, мой поклон передайте. Скажите, чтоб поправлялся скорее.
И опять подумал: «Алферов…»
Надвинул поглубже шапку, вздохнул и вышел.
Глухими темными переулками стал он пробираться на свою горбатую уличку. Вот и калитка. Вошел во двор, сел у дверей на ступеньки, задумался и долго просидел так, сжимая руками голову.
Наконец, встал и постучал.
Мать впустила его и сказала:
— Как ты поздно, Володя. Чаю дать?
— Не хочу.
— Что такой бледный?
И вдруг она испуганно вскрикнула:
— Что с тобой? У тебя слезы?
— Ал… Ал… феров, — еле выговорил Володька и, склонившись к столу, заплакал…
