— К сожалению, нет времени.
— Да, да, — усмехнулся Лощинский. — Я немного в курсе ваших дел. Частные уроки, конечно, не шутка… А деньги? — Лицо Лощинского стало злым и настороженным, будто он ждал, что Феликс сейчас ударит его. — Куда идут деньги, которые вы зарабатываете?
Феликс пожал плечами. Вот уже два года — с пятого класса — занимается с ленивыми оболтусами, сыночками богачей. Он вовсе не скрывал, что часть денег, полученных за частные уроки, отдает нуждающимся гимназистам.
— Разве это такой уж большой грех?
— Грех?! — искренне удивился Лощинский. — Нет, пан Феликс, греха тут нет. Напротив, это было бы похвально, если бы речь шла только о поляках. Но вы же помогаете всем — и литовцам, и евреям, и даже русским! — Лощинский схватил руку Феликса. — Вы дворянин, пан Дзержинский, такие, как вы, — цвет нации, — горячо зашептал он. — Ваш долг, святой долг — помогать, а не вредить полякам. Неужели вы не понимаете, что, помогая русским, вы идете против самого себя?! Вы же поляк, Феликс! Ваше место с нами, а не с ними!
— Я поляк, — твердо ответил Дзержинский, решительно высвобождая руку, — и мое место с поляками. Но поляки бывают разные, так же, как сейчас разная у нас Польша. Когда-нибудь она будет одна, единая…
— Неправда! — почти закричал Лощинский. — Польша и сейчас одна. Она, наша Польша, измученная и растерзанная…
— Это я уже слышал, — не сдержавшись, резко ответил Феликс, — от вас же слышал, пан Лощинский. Два года назад.
Лощинский отвернулся, помолчал несколько минут, видимо что-то обдумывая, и снова взял Феликса под руку.
— Сегодня день коронации нового императора всея Руси, — сказал он тихо и многозначительно. — Мы все уверены, что при государе Николае II произойдут большие перемены, Понимаете, Феликс… Есть слух, что новый император может изменить положение Польши…
— Но, к сожалению, не в самой Польше, пан Лощинский. — Феликс поклонился и, круто повернувшись, зашагал прочь.
Когда Дзержинский вошел в актовый зал гимназии, все уже были в сборе. Гимназисты стояли рядами, а впереди в парадных мундирах застыли преподаватели во главе с директором, Быстро став на свое место, Феликс оглядел притихших гимназистов и, встретившись глазами со Стасем, незаметно подморгнул ему.
Дзержинский давно ждал этого дня, давно готовился к нему. Сначала в свои планы он посвятил только Стася, потом начал осторожно прощупывать еще кое-кого из гимназистов. Среди них были хорошие, смелые, честные. И все-таки далеко не каждому можно рассказать о том, что задумано.
В конце концов набралось человек восемь. Что ж, пусть немного, но зато настоящие ребята!
Отец Никон — преподаватель закона божьего закончил молебен за нового государя и уступил место директору гимназии.
Сухонький старичок директор явно волновался. Он то и дело поправлял пенсне и старался читать присягу торжественно и громко, но от этого только сильнее дребезжал его тоненький голос.
Гимназисты хором повторяли слова присяги, и, конечно, никто не заметил, что Дзержинский и стоящие с ним товарищи только открывали и закрывали рты. Феликс вслушивался в слова присяги, но даже мысленно не произносил их. И не произнесет никогда!
В кармане гимназического кителя лежал маленький, мелко исписанный листок. Не одну ночь просидел над ним Феликс, десятки раз перечеркивая написанное. Ему все казалось, что слова недостаточно убедительны, недостаточно горячи. И сегодня он волновался: как-то товарищи примут написанное им?
В тот же день после гимназии восемь человек встретились на горе Гедимина, в глухом углу парка, раскинувшегося вокруг старого замка. Толстые деревья обступили ребят со всех сторон, будто старались помочь гимназистам сохранить их тайну. Феликс оглядел товарищей. Они стояли строгие и подтянутые, торжественные и совсем не такие, как час назад, в актовом зале гимназии.
Дзержинский прислонился спиной к дереву, посмотрел вверх и, отделяя каждое слово, начал читать на память клятву, сочиненную им. И так же тихо, так же отделяя каждое слово, повторяли товарищи слова этой клятвы.
— Клянусь! Клянусь бороться со злом до последнего дыхания!
