Под частым разрывом гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался.
Под натиском белых, наемных солдат
В расправу жестоку попался…
Песня звучала твердо и гордо, несмотря на печально-страшные слова:
Навстречу им вышел седой генерал,
Он суд объявил беспощадный,
И всех коммунаров он сам предавал
Смертельной, мучительной казни…
Я слышал и видел, как горят близорукие глаза Макса, как дрожит его рука, положенная на барьер.
– А теперь – «Смело мы в бой пойдем»! – сказал Макс после того, как закончил песню о коммунарах, и, лихо забарабанив пальцами по барьеру, затянул удалым, но тихим голосом:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов!
И как один умрем
В борьбе за это!
Потом он неожиданно, без перехода, запел особенно радостным голосом:
Мы на горе всем буржуям – мировой пожар раздуем!
Во – и больше ничего!
Эту песню он не успел закончить. В комнату вкатился председатель общества «Свет», розовощекий, насквозь светящийся жиром, надушенный и напомаженный толстяк. За ним плыла его супруга, еще более дородная, еще более надушенная дама, с полным ртом сияющих золотых зубов – наглядная выставка произведений мужа, самого дорогого дантиста в городе. Толстяк был весел, деятелен, полон веры в библиотечное дело. Улучив минуту, Макс шепнул мне, чтобы я уходил и пришел завтра.
– Что я тебе говорил, Машенька, – восторженно тараторил толстяк, когда я уходил,- три новых абонента за один месяц! Растет, растет тяга к свету!.. Организуем бал в пользу библиотеки, с лотереей, буфетом, а ты организуешь крюшон; не спорь, Машенька, – крюшон можно доверить только тебе!..
На улице было темно – глухая уездная ночная темнота с неясными очертаниями крыш и немигающими огоньками в окнах, редкими прохожими и замирающей вдали долгой грустной песней. Прямо передо мной уходили ввысь, теряясь в темном небе, белые стены собора. Я вспомнил, что это был русский собор. И вот это серо-гранитное здание казино тоже было построено в русское время, нем до сих пор сохранилась круглая медная дощечка «Страховое общество «Россия». Здесь ведь была Россия – больше половины населения и сейчас говорит по-русски. Перед глазами прыгали знакомые газетные буквы в слезах и крови: «Там, где была Россия!», но в ушах звучали волевые, отважные слова песни Макса:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов!..
Дождавшись следующего вечера, я снова явился в библиотеку. Макс встретил меня, как старого знакомого, но с каким-то торжественно-таинственным выражением на бледном, возбужденном лице. Опасливо поглядывая на дверь, он поманил меня к себе за барьер и провел в глубь комнаты между полками набитыми истрепанными, лохматыми книгами и газетными подшивками. Здесь он остановился, вынул из кармана большой самодельный конверт и бережно извлек из него сложенную вчетверо газету на русском языке. Она была не похожа на все известные мне издания, выходящие в Бухаресте, Кишиневе, Риге. Я прочел ее заголовок. «Правда. Орган Центр. Ком. и Моск. Ком ВКП(б)». Над ним была знакомая надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но как не похоже было все остальное на страницы бухарестского «Социализма»!
Минуты три я жадно перечитывал заголовки от которых веяло кипучей энергией, отвагой и гордостью: «V Всесоюзному съезду Советов – большевистский привет!», «Через баррикадные бои – к диктатуре пролетариата!», «Герои баррикад Веддинга и Ненхельда!», «Пятилетку в массы!», «Нарастает волна пролетарской солидарности»,
«Страна справится с гигантским размахом социалистического строительства».
Еще больше поразили меня фотографии: массовые митинги, демонстрации, баррикадные бои, тракторные колонны и простые лица рабочих, крестьян в кепках, женщин в косынках – делегаты и делегатки V съезда Советов.
Я был ошеломлен и растерян. Так вот что скрывается «там, где была Россия»! И я этого не знал. Осторожно притронувшись к шершавым листкам, напечатанным в далекой Москве, я почувствовал странный гуд в сердце. Макс стоял рядом и смотрел на меня с таким гордым и победоносным видом, точно он сам напечатал эти газетные листы, сам придумал эти зажигательные слова, сам нарисовал забавный рисунок «Десять лет советской книги!»- пушка, стреляющая книгами по чертям, на которых написано:
