— Труднее всего будет перенести кухню снизу наверх, — продолжила Шейн, глядя и спои списки. Она знала, что Вэнс наблюдает за ней, но решила, что виду не подаст, что понимает это. — Конечно, придется убирать стены, расширять дверные проходы. Но я не хочу, чтобы в результате перестройки дом утратил свой колорит, — сказала она.
— Я смотрю, вы все продумали до мелочей. — «Неужели ей и вправду все нипочем?» — удивлялся Вэнс про себя.
— Надеюсь. — Шейн прижала блокнот к груди и обвела взглядом комнату. — Я обратилась в инстанции за всеми необходимыми разрешениями. Какая же это морока! По натуре я не предприниматель, так что мне придется проверять и перепроверять все по нескольку раз и многому учиться. Но дело того стоит. — Ее голос окреп. — И я своего добьюсь.
— Когда вы хотите открыться?
— Лучше бы в первой половине декабря, но… — Шейн передернула плечами. — Все зависит от того, как скоро пойдет работа и когда я смогу все подготовить. Идемте, я покажу вам, что еще есть в доме. Тогда уж и решите, беретесь ли вы за это.
Не дожидаясь его согласия, Шейн направилась в глубь дома.
— Кухня довольно просторная, особенно если ее расширить за счет кладовой. — Открыв дверь, Шейн заглянула в большую кладовую с полками по стенам. — Нужно все вынести и убрать полки, и будет много места. Затем, если расширить этот проход, — она распахнула створки двери, — и сделать здесь арку, то это увеличит площадь главного зала.
Они перешли в столовую с длинными ромбовидными окнами. Как отметил Вэнс, Шейн двигалась быстро и уверенно, точно знала, чего именно хочет.
— Камин много лет никто не зажигал. Даже не представляю, исправен ли он вообще. — Шейн подошла к обеденному столу и провела рукой по его поверхности. — Это приданое моей бабушки. Его привезли из Англии более ста лет тому назад. — Вишневое дерево, освещенное солнцем, заблестело под ее пальцами. — Стулья из оригинального гарнитура. Хепплуайт. — Шейн погладила сердцевидную спинку одного из шести сохранившихся стульев. — Мне не хочется продавать ее любимую мебель, но… — Она осеклась и без нужды передвинула стул. — В музей всего не поместишь, а мне негде хранить это добро. — Она отвернулась. — Вон та стеклянная горка тоже старинная, того же периода.
— Вы могли бы оставить все как есть и работать в местной школе, — предложил Вэнс.
— Нет. — Шейн покачала головой. — У меня не хватит характера. Скоро я начала бы прогуливать уроки, прямо как мои ученики, подавая им плохой пример. Конечно, я люблю историю. — Она снова повеселела. — Но другую историю, — сказала она, возвращаясь к столу. — Что за люди сидели на этих стульях? Во что они были одеты? О чем говорили за обедом? Может быть, о политике и молодых колониях? Может быть, один из них знал Бена Франклина и втайне симпатизировал революции. — Она рассмеялась. — Такие вещи не проходят в курсе истории со второго по одиннадцатый класс.
— Но это интереснее, чем перечислять имена и даты.
— Может быть. Так или иначе, я не собираюсь возвращаться в школу. — Помолчав, Шейн в упор взглянула на Вэнса. — Приходилось ли вам, увлекшись любимым делом и поверив, что оно ваше, однажды утром проснуться и понять, что вас заперли в клетке?
Эти слова били не в бровь, а в глаз. Вэнс утвердительно кивнул.
— Тогда вы понимаете, почему мне пришлось выбирать между тем, что я люблю, и своим рассудком. — Шейн снова коснулась столешницы и, глубоко вздохнув, прошлась по комнате. — Я не хочу здесь ничего перестраивать, кроме дверных проемов. Кстати, эту рейку сделал мой прапрадед.
Вэнс подошел, чтобы взглянуть.
— Он работал каменщиком, но, как видно, и столяр был неплохой.
— Прекрасная работа, — поддержал Вэнс, восхищенный искусством мастера. — Чтобы добиться такого качества с помощью современных инструментов, мне приходится немало попотеть. Конечно, нельзя трогать эту рейку, как и другие деревянные части отделки комнаты.
В нем против воли проснулся интерес. Это был вызов — другого рода вызов, чем тот, который бросал ему его собственный дом. Почувствовав перемену в его настроении, Шейн поспешила воспользоваться этим.
