— Так уж заведено, — буркнул Кинг. — Все медведи теряют голову, когда приходит пора Листьев. Но мне не нравится, как ты бегаешь по вольеру и ловишь носом ветер. Эта соседская гризли забивает тебе голову всякими глупостями!
— Нет, она тут ни при чем! — заступилась за Оку Луса. — Она просто рассказала мне про жизнь на воле.
— Тебе не надо об этом знать! — грозно пророкотал Кинг. Он встал и направился прочь, но на полпути остановился и снова обернулся к дочери: — Я запрещаю тебе приближаться к этой медведице.
— Но, папа… — начала Луса.
— Не спорь со мной! — оборвал Кинг.
Он отошел к дереву и принялся чесаться боком о кору. Луса, онемев, смотрела на отца.
Это было несправедливо! Почему он запрещает ей слушать рассказы Оки?
И тут из берлоги показалась темная фигура мамы. Луса сразу поняла, что Аша слышала их разговор и хочет что-то сказать.
— Отец прав, малышка, — проурчала Аша, прижимаясь щекой к боку дочери. Она лизнула Лусу в нос и добавила: — Держись подальше от этой медведицы.
— Но почему? — спросила Луса, забираясь к маме на колени. Устроившись поудобнее, она зарылась мордой в густую шерсть Аши и закрыла глаза.
— Потому что она больна, — ответила Аша. — Когда мать теряет своих медвежат, у нее может разбиться сердце, и тогда она сама не знает, что говорит.
«Медвежата! — внезапно догадалась Луса. — Так вот кто такие Тоби и Токло!»
Но Ока не говорила о Токло, как о мертвом… Может быть, он еще жив?
— Теперь ты понимаешь, как опасно жить на воле, — продолжала Аша. — У медведей за Оградой нет будущего. Нам повезло, малышка. Здесь мы всегда сыты, всегда накормлены и живем в безопасности. Плосколицые заботятся о нас, — с этими словами мама потерлась мордой о морду Лусы. — Я и думать не хочу о дикой жизни! Не хочу, чтобы мне пришлось бы самой добывать еду и кормить тебя, как этой бедной гризли. — Аша зябко поежилась от такой мысли и спихнула Лусу с коленей на землю.
— Слушайся отца, малышка, — ласково проворчала она. — Ты сразу повеселеешь, когда перестанешь забивать голову всякой чепухой и думать о воле.
Она повернулась и ушла обратно в берлогу. Луса проводила маму взглядом, а потом снова посмотрела в небо на звезду Арктур. Разве можно перестать думать о воле? Тем более сейчас, когда ветер приносит с собой будоражащие запахи пробуждения и роста? Луса подошла к самому высокому дереву и забралась на его верхушку. Там она устроилась на ветке и задрала морду к Медвежьей Хранительнице.
— Я знаю, ты меня слышишь, — горячо зашептала Луса. — Я знаю, ты меня понимаешь, а вот мама с папой ни капельки не понимают! Если ты… если ты можешь… если ты в силах как-нибудь устроить, чтобы… чтобы я хоть одним глазком посмотрела на вольную жизнь, то сделай так. Пожалуйста, прошу тебя! Мне очень нужно самой узнать, хорошо там или плохо!
Луса моргнула, и ей почудилось, будто далекая звезда тоже подмигнула ей в ответ.
У Токло урчало в животе. Вот уже несколько дней он питался одним мхом, который ему удавалось соскрести с корней деревьев. Он не раз пробовал ловить рыбу, но в реке ее почти не осталось, а та, что была, слишком быстро плавала.
Снег быстро таял и смешивался с землей в грязную хлюпающую кашу, в которой вязли когти и мокли лапы. Река стремительно неслась мимо, кипела вокруг высоких черных скал и ревела, не умолкая ни днем, ни ночью, ничуть не лучше Черной Тропы.
Токло почуял запах еды и задрал нос, принюхиваясь. Запах доносился из-за деревьев, росших чуть выше по течению, на вершине крутого берегового вала.
Токло начал взбираться по обледенелым скалам, глубоко впиваясь когтями в трещины, чтобы не поскользнуться. Острые обломки камней впивались ему в подошвы, цеплялись за шерсть, но медвежонок упрямо преодолел последний уступ и очутился под деревьями. Толстый слой сосновых игл покрывал землю, заглушая терпкий запах зелени, к которому примешивался головокружительный аромат близкой дичи. Токло опустил нос к земле, принюхался и пошел по запаху до того места, где четыре дерева росли так плотно друг другу, что соприкасались стволами. Густо переплетенные ветки деревьев не пропускали солнечный свет, поэтому у корней все еще лежал снег.
