И все же… Он не был счастлив.
И все из — за Пайпер.
У нее была мечта, как и у него. Та сосредоточенность на одной цели, что каждое утро поднимала ее с постели и заставляла проживать день. Некая страсть. Так почему он ощущает, словно его жизнь всего лишь туманное отражение в зеркале ее существования?
Пайпер появилась в дверном проеме, одетая в джинсы и майку. Волосы еще влажные, значит, принимала душ, хотя он не слышал шума воды. Она стояла и смотрела на него.
— Я больше так не могу, Куп.
Он поднял голову с подушки.
— Ты дашь мне сперва проснуться?
— Я не могу спать с парнем, который меня не уважает.
Это его взбесило.
— Кто говорит, что я тебя не уважаю?
— Как ты можешь после того, как я так облажалась?
— Черт, конечно облажалась.
Он голым выскочил из кровати и метнулся в ванную, где также бросился под душ. Купер терпеть не мог, когда его загоняли в угол, именно этим Пайпер и занималась.
Он не мог ее уволить, потому что доверял ей — не перстень, конечно, а свою жизнь. Каким — то образом она стала тем стимулом, что придавал смысл всему. Может, этим и объяснялось, почему Купер не был счастлив.
Вся чистая одежда осталась в офисе, и он вышел в одном полотенце. Пайпер, разумеется, поджидала его.
— Я прошу прощения, — извинилась она.
— Стоило извиниться. Иногда мне кажется, что ты живешь, чтобы усложнять мне жизнь.
— Я прошу прощения не за это. Извиняюсь за то, что пыталась затеять откровенный разговор прежде, чем ты выпил кофе.
Она держала дымящуюся кружку.
Когда Купер забирал кофе, то осознал, на что она уставилась. На него. Снова его грудь. Да Пайпер помешалась на его груди. А на нем только полотенце. Купер сделал большой глоток. Ладно, пусть смотрит.
Пайпер оторвала взгляд и перевела на его лицо.
— Не понимаю, почему ты меня не уволил. Мне не нравится ощущение, что, возможно, ты держишь меня, чтобы в любой момент переспать.
С таким же успехом она могла его ударить.
— Что за фигня! Ты меня что, принимаешь за какого — то козла?
— Я вовсе не думаю, что ты козел.
— Тогда почему такую хрень несешь?
— Потому что иных причин не нахожу.
— А как насчет такого? Ты лучший вышибала из всех, что у меня есть.
Не успело вылететь, как Купер уже понял, что ляпнул что — то не то. Пайпер уставилась на него с самым грустным выражением лица, потом повернулась и пошла прочь.
Он остановил ее, покуда она забирала свою курьерскую сумку.
— Ты лучший вышибала, Пайпер. Но я тебя не потому не увольняю. — Горячий кофе выплеснулся ему на руку. — Я собирался, — признался он, отставляя кружку. — Ты сильно оступилась, и я разозлился как черт. Но дело в том… Ты как аутсайдер, который готов работать вдвойне усерднее, чем кто — либо еще. Таких игроков в своей команде я любил больше всех.
До этого момента Купер не мог дать себе в этом отчет, но теперь, когда высказался вслух, ему стало легче.
Она смотрела мечтательно, что ему понравилось, потом с тревогой, а вот это отнюдь не пришлось по вкусу.
— Благодарю, но грубые факты говорят, что я не ближе к разгадке дела, чем тогда, когда ты меня нанял. И понятия не имею, что делать дальше.
— Ты разберешься.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что это твое любимое занятие.
* * *
От такой веры Купера в горле у нее встал комок размером с футбольный мяч. И Пайпер таскала его весь уик — энд. Ей нельзя его подвести. Она не может. Однако потом стала размышлять, а отличается ли ее решение доказать Куперу, на что она способна, от ее нескончаемой битвы за одобрение Дюка? Нет, разница была. Дюком управлял страх за ее безопасность, и этот страх удерживал его от того, чтобы дать ей шанс, по которому она тосковала, — возможность проявить себя в деле. В отличие от отца, Куп дал ей эту возможность, и ей нельзя его разочаровать.
Утро понедельника застало Пайпер в главном офисе комплекса, где располагалась штаб — квартира «Звезд» в округе Ду — Пейдж. Логотип команды, три золотые звезды внутри небесно — голубого круга, был втравлен в стеклянную стену конторы по связям с общественностью — стены, за которой обозревался главный холл, где в подсвеченных нишах, защищенных пуленепробиваемым стеклом, были выставлены трофеи команды и где посетители расписывались на впечатляющем серпообразном гранитном столе цвета слоновой кости.
