Так Софья и не поняла, кого же она принимала у себя в гостях.
Петр примчался из-за границы как Ангел Смерти: злобный, решительный, не знающий милосердия. Всех сосланных стрельцов вернули из тюрем и монастырей для новых пыток. Софье было запрещено сношение с внешним миром, а Марфа посажена под домашний арест в своем тереме.
Москва замерла от ужаса, передавая шепотом из уст в уста страшные рассказы о том, что делалось в Преображенском. Рассказывали, что там бичевали людей, сдирая с них кожу вместе с мясом, а тех, кто выдерживал нечеловеческие муки, клали на раскаленные угли. И часто среди палачей видели царя, самолично занимавшегося допросами несчастных.
Спустя несколько дней в Софьины палаты вдруг ввалилась толпа преображенцев и увела всех ее слуг, включая Верку, которая, не желая добровольно идти на мучения, брыкалась так, что с ней едва справились шесть здоровенных преображенцев. В конце концов, ее торжественно вынесли за дверь, держа за руки — за ноги, четверо дюжих молодцев, а она ругала их такими словами, о которых царевна даже не слыхивала.
Софья осталась одна, глядя в раскрытую дверь, как ветер гонит по дорожкам жухлую листву. Опять осень, и опять сердечная боль за близких людей. Как там Марфа? Что с ней сделал живодер-братец?
С трудом переставляя ноги, она закрыла дверь, чтобы не выдувалось последнее тепло. Спасибо отцу Симеону, который заставил ее учиться готовить, а то теперь некому ей приготовить еду. Подойдя к стоящему у окна столу, она налила себе стакан воды и выпила его залпом. Странно, но вместо того, чтобы впасть в отчаяние, она испытывала чувство душевного подъема.
Наконец ее память может выйти из летаргического сна, в который она погрузила ее усилием воли. Федя, ее Феденька поможет ей выстоять в борьбе с Петром и не сломаться. Она была готова к любому исходу, потому что это была жизнь, а не душевная смерть.
Но царевне пришлось прождать несколько дней, пока к ней в светелку не ввалились два человека, которых она ненавидела больше всех на свете: ее сводный брат Петр и князь-кесарь Ромодановский.
При виде незваных гостей Софья оторвалась от вышивания, к которому пристрастилась, чтобы убить время, и поднялась, не опуская глаз.
— Что вылупилась?
Пододвинув к себе стул, Петр плюхнулся на него, широко разведя ноги в разные стороны. «Преет у него там, что ли?» — мелькнуло у Софьи в голове. Эта мысль была так некстати, что царевна чуть улыбнулась, глядя в круглые глаза своего брата. «Ну точно, кот. Недаром его так прозвали!»
При виде улыбки Петр совсем вышел из себя и грохнул кулаком по столу.
— Я тебя спрашиваю, чего вылупилась? Думала, раз царевна, так я тебя пальцем не трону, сука Милославская.
— Романова, — поправила она его спокойно. — Но и Милославская, конечно, тоже. И не кричи так, горло сорвешь.
У Петра задергалась левая щека, что свидетельствовало о крайней степени его волнения. «Может, помрет?» — со слабой надеждой пронеслось в голове.
Но нет, все обошлось, хотя Петр орал как сумасшедший и тряс у нее перед лицом листами с показаниями стрельцов, которые якобы видели написанные ею письма.
— Ни о каких письмах я не знаю, — холодно пожала она плечами. — И к бунтовщикам никакого отношения не имею. А если б ты их кормил, то и к тебе бы они хорошо относились.
— Знаю я, как ты их кормила! Помню, все помню! На твоих руках кровь моих дядьев!
— А на твоих моего мужа невенчаного!
— Это Федьки, что ли? Ты бы еще попа-расстригу Медведева сунула к себе в постель!
— Федор был умным и верным человеком. Не чета твоим бабам из немецкой слободы!
— Сука!
— Мартовский кот?
— Государь! Государь! Петр Алексеевич! — пытался вклиниться в словесную перепалку Ромодановский, но его никто не слушал.
— Повешу, змея, вместе со стрельцами твоими!
— Побоишься царскую кровь пролить!
— Это ты, ты привела сюда стрельцов! У меня есть показания твоей прислуги. У меня палачи очень хорошо умеют выбивать показания двумя-тремя ударами бича.
— У меня же спальница была беременная! — похолодела Софья. — Ты ее тоже посмел бить?
— А что? Она лучше других, что ли? Смотри, и тебя выдеру с ними за компанию!
