Кровь - Станда не выносит вида крови, ему становится дурно; нет, лишь бы не упасть в обморок, любой ценой не упасть в обморок, упорно твердит он себе, стиснув зубы, чтобы ребята не подумали...
- Лучше посадите его, - советует Андрее. - У почвы скопились газы.
- Ты можешь сидеть, Станда? - встревоженно спрашивает Мартинек. - Я тебя подсажу, хочешь?
- Нет, я сам, - храбрится Станда. - Идите же, я... я потом сам дойду... только не беспокойтесь...
- Тогда я около тебя останусь, - услужливо лепечет дед Суханек. Понимаешь, Адаму-то поглядеть нужно, не завалилось ли у нас там... вот как.
- Нам тоже надо поглядеть, - смущенно говорит Мартинек, обмениваясь беглым взглядом с Андресом. - За тобой придут.., А пока будь здоров... Кофе не хочешь?
- Нет, мне ничего не надо.
Матула шевельнулся.
- Нет ли... Нет ли у кого водки? - прохрипел он. - Промыть... водкой. А то - помочиться на рану. Это лучше всего очищает. - Он еще потоптался, потирая ладонью затылок. - Ну-ну, - сочувственно откашлялся он и пошел вслед за крепильщиком.
Ханс нагнулся к Станде, чуть ли не касаясь его носом, уперся руками в колени и заглянул ему в глаза.
- Ну, как, - выговорил он по-чешски, - лучше?- и радостно засмеялся.
Станда улыбнулся, хотя от боли у него текли слезы.
- Лучше, господин Хансен. Совсем уже хорошо. Schon gut [ Уже хорошо (нем.). ].
- Ну вот... видишь, - просиял Хансен. - Sie sind... ein... braver Kerl[ Вы... славный парень (нем.). ]. Да. Gut. - И он махнул рукой. - Muss gehen [ Я должен идти (нем.). ]
Станда улыбается, плача от боли, и раскачивается всем телом, чтобы успокоить эту боль.
- Вы все так хорошо ко мне относитесь, дед Суханек!
- Пустое, - шамкает старик. - Ты не горюй, что же, с каждым может случиться. Только... в другой раз ничего не хватай руками, Станда. Так шахтеры не делают.
- Но ведь на Хансена падало, - шепчет Станда.
- Все равно. Шахтер должен ногами чуять. Как что валится - отскочить надо, запомни.
- А... как же... это случилось?
- Не сумею тебе сказать. Я только вылез и снимал маску, когда вдруг ухнуло... Адам прямо кинулся к тебе - ой-ой-ой, как летел! Вот это был прыжок! Ну, и оттащил тебя. А потом и остальные подбежали..
- Что же они говорили?
- Ну, понятное дело, ругались. Проклятый, куда он лапы сует! И вправду, Станда, так нельзя. На будущее ты должен одно запомнить: закрывай голову - и в сторону. Гляди, ведь ты Хансу прямо под ноги попал; ему пришлось, когда он прыгал, к стене прижаться, чтобы на тебя не налететь... Ай-ай-ай!
- Что?
- Да ничего. Адам-то уж должен бы быть на месте, понимаешь? Как бы от этого толчка опять все не завалилось.
- Это был бы конец?
- Пришлось бы сначала начинать. - Дед Суханек покачал лысой головой. - Однако не слышно его что-то...
Станда вытягивает шею, стараясь разглядеть то место, где произошел взрыв. Насколько видно в темноте, нагруженная вагонетка сброшена с рельс и прижата к стене, а немного подальше, среди накренившихся стоек, под продавленными балками мигают лампочки и колеблются черные тени; там мелькает кожаный шлем Хансена и шапка Андреса. Теперь стой стороны вынырнул крепильщик, за ним каменщик Матула. Мартинек кивает Станде и широко улыбается.
- Как дела, Станда? Полегчало?
- Да. Там опять обрушилось?
- Ну да. Все завалило.
- Что же вы станете делать?
- Придется исправлять, - спокойно говорит крепильщик и идет за своими инструментами.
Станда раскачивается всем телом, баюкая у груди левую руку, будто ребенок - куклу; от боли у него все еще текут слезы.
- Пройдет, - утешает его дед Суханек. - Доктор наверху отрежет пальцы и потом вылечит.
Станда перестал раскачиваться.
- Дед, - прошептал он, выпучив глаза от ужаса, - я потеряю пальцы?
Дед Суханек закивал мудрой головой.
- Они у тебя раздроблены, сынок, смотреть страшно.
- Что же я делать стану?-заикается Станда.
- Они тебя на другую работу переведут, - успокаивает его дед. - Как того Кафку, Лойзика-то; ип тоже бея руки остался, ну и сделали его сторожем. Все лучше, чем получать несколько жалких крон по инвалидности.
Станда перестал плакать: он узнал нечто худшее, чем боль. Боже, что мне делать, что мне делать? Может быть, не только пальцы, а и вся рука пропала; и все из-за такого пустяка... теперь все станут говорить: ну и глупый малый, куда лапы-то совал! Станда почти потерял голову от своего несчастья; но всего ужаснее мысль, что у него отрежут пальцы; и вдруг ни с того ни с сего Станда неудержимо захлебывается сухими рыданиями.
