«Здравствуй, дружище!
Вот и прошли первые две недели моего пребывания в Артеке. Что рассказать тебе о них? Трудно? Да, бывает трудно. Издали все казалось более простым и легким. Недавно сорвался. Орал на ребят, придирался, в общем, метал громы и молнии. И самое страшное, что они-то и виноваты не были, просто попали, как говорится, под горячую руку. Короче, кончилось все тем, что ушел я из отряда.
Ну на что я мог рассчитывать? Что я так дорог ребятам, что они впадут в ужас от разлуки с любимым вожатым и побегут толпою вослед, выкладывая свои сердца и души и на бегу перековываясь в этаких ангелочков?
Теперь-то уж и самому стыдно, а тогда считал себя правым.
Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы не наш старший вожатый Борис Михайлович. Ничего он мне не сказал, когда заявился с таким решением к нему, а, наверное, ох и многое же хотелось ему выложить мне! Но не сказал, поверил, видимо, что сам пойму. А чтобы легче было, не трогал совсем. Нет и нет вожатого в одном из отрядов. Только чаще, чем к другим, заглядывал, да говорил о чем-то с ребятами.
Так и был отряд сутки без вожатого. Председатель совета отряда командовал и, больше того, первый сделал шаг к примирению, привел совет отряда ко мне.
Знаешь, я готов был расцеловать каждого из этих замечательных мальчишек. Мы чуть ли не бежали в отряд, и тут, перед строем, я попросил извинить меня и увидел за палаткой улыбающееся лицо Бориса Михайловича. Вот так и пришло наше примирение: ничего выдающегося, ничего невероятного. Но ты себе представить не можешь, какая гора свалилась с моих плеч.
И представь себе: ребята ни словом, ни взглядом не напоминают об этом происшествии. Приняли меня как есть, даже, кажется, рады были, что вернулся, что все у нас по-хорошему кончилось.
Чудо, а не ребята.
Так-то вот. Многому, казалось, выучились мы за время работы в школе. Нет, даже азбуки, оказывается, еще не освоили, здесь ее прохожу.
И еще тебя прошу: не рассказывай об этом в районе — стыдно. А впрочем, как знаешь.
Сергей».
