— Оставьте благие советы при себе, мадам, — сказала Маргарита холодно. — Я весьма их ценю, однако, право же, они не уместны. Благодарение Богу, я совершенно здорова.
Графиня поклонилась в знак того, что сожалеет о своих словах, но не уходила, будто хотела еще что-то добавить. Маргарита подняла на нее глаза.
— Вы хотите что-то сказать, графиня?
— Только одно, ваше величество. Нынче утром обнаружилась пропажа. Не бывало еще такого случая. Возможно, это пустяки, но я ценю все, что сделано рукой моей королевы, и поэтому…
— Да что же пропало?
— Ваше вышивание, госпожа моя. Платок, который вы вышивали шелком.
— Какая чепуха! — сказала Маргарита и тем не менее побледнела. — Кто же посмел? И кому он мог понадобиться?
— Не знаю, ваше величество. Я говорю лишь для того, чтоб вы были обо всем осведомлены.
— Право, не беспокойте меня больше такими пустяками, — сказала Маргарита.
Конечно, это был просто пустяк. Особенно по сравнению с тем, как волновала королеву открывшаяся беременность. Радость переполняла ее, ведь ребенок — это была победа. Отныне не будет упреков в бесплодии. Наконец-то она сама испытает сладость материнства, ведь ребенка ей хотелось иметь давно, и просто удивительно, как быстро она понесла, отдавшись сильному полнокровному мужчине… Ощущение расцветающей женственности захлестнуло ее. Какой подарок она преподнесет Эдмунду! А платок…
— Сообщите лорду Клиффорду, он займется этим, — кратко приказала королева в конце концов.
В тот день она молилась как никогда искренне и усердно — несколько часов кряду провела в капелле Сент-Джордж, и, видя, что королева вдохновенно молится, капеллан удалил с лесов рабочих-каменщиков, которые в это время обычно трудились над сводом часовни.
Маргарита просила Господа об одном. О том, чтобы это был сын. Только сын! Наследник, принц Уэльский, будущий король, который сделает ее положение незыблемым. Пусть это дитя родится здоровым, крепким, сильным. Какое счастье, что зачат этот ребенок не Генрихом, следовательно, не передастся ему то французское безумие, от которого так явно страдает нынешний король[19]. Сын Маргариты пойдет в кого угодно, только не в Генриха. И ничуть она не стыдилась радоваться перед лицом Господа плоду своего греха, напротив, она сейчас о грехе даже не вспоминала.
Легкая пороша покрыла в тот день дорожки Виндзорского парка. Веселая, разрумянившаяся, королева долго гуляла, приказав дамам оставаться в отдалении. Ей явно не было скучно в одиночестве, с губ не сходила улыбка. Королева, несомненно, была погружена в очень приятные размышления. И действительно — Маргарита представляла себе, как, встретившись с Эдом через три дня, расскажет ему о ребенке. Как он будет горд, как рад! Каким быстрым успехом увенчалась их любовь! Разве этот успех — не доказательство благословения Господнего? Если бы это дитя было не угодно Богу, он запечатал бы Маргарите чрево, как Сарре, жене Авраама! Маргарита не скрывала улыбки. Такой вот, улыбающейся, ее и увидел Хьюберт Клиффорд.
Почтительно остановившись в отдалении, он застыл, дожидаясь, пока королева подаст знак, и лишь когда она позвала его, приблизился. Как всегда, преклонил колено, а когда выпрямился, Маргарита увидела, как гневно раздуваются крылья его орлиного носа и каким мрачным блеском горят глаза из-под низко надвинутого мехового берета.
— Вы нашли виновника или, может быть, виновницу? — спросила королева уже слегка обеспокоенно.
— Пока нет, каюсь, моя госпожа. А есть ли… есть ди острая необходимость искать столь малую пропажу?
— Меня интересует не пропажа, а само событие, сэр Хьюберт. — Королева своенравно вскинула подбородок: — Или вам кажется, что я должна смириться и жить, зная, что на кого-то из моего окружения нельзя положиться?
Она была как никогда красива сейчас: черные волосы, заплетенные в косы и уложенные наподобие ручек древней амфоры, оттеняли белизну кожи и свежий нежный румянец на щеках; капюшон, отделанный горностаем и наброшенный на голову, подчеркивал безупречность овала лица. Она казалась очень юной, хрупкой, но взгляд ее синих глаз был настойчив и требователен.