— Знаю, что возненавитишь меня после этого! — произнес он, носком ботинка развернув голову Гуни к себе. — В глаза мне смотреть! Все вспомнишь при случае! Ферно? Отвечать!
Гуня мотнул головой. Что-то произнес разбитыми губами.
— Не слышу!
— Я забуду… — прохрипел Гуня.
— Врешь! Аршлох! Ковнюк! Такие, как ты, всекта врут!
Вандермейер присел до земли, упер дуло револьвера в окровавленную щеку бугая.
— Нет… — хрипел Гуня. Он зажмурился, испуганно дрожа. Из глаз его потекли слезы.
— В глаза мне смотреть!
Вандермейер сместил дуло револьвера и выстрелил. Пуля вздыбила землю и снег. Гуня дернулся и всхлипнул. Открыл глаза, и часто-часто дыша, не мигая, смотрел на Вандермейера.
— Этих под арест! — крикнул толстяк, показывая на Гуниных дружков, державших Тихона.
— А этого… — Вандермейер похлопал плачущего атлета по щеке, — расстрелять!
Оглохший на одно ухо Гуня не расслышал приказ. Но когда взглянул в глаза Вандермейера, все понял. Едва его схватили, он взвыл и потащил за собой схвативших его партизан, пытаясь дотянуться до руки Вандермейера. Тот брезгливо отстранился. Гуня заверещал, и его невыносимо сильный голос как будто вонзился в мозг Тихона.
У Злотникова и без того все трещало в голове от странных голосов, как будто все умершие за этот час взывали к кому-то, кто мог бы избавить их души от неслыханной боли, причиненной в момент перехода из мира живых в мир теней.
— Может, хватит на сегодня крови? — заорал Тихон, заставив умокнуть всех разом: и Гуню, и те голоса, что рождались в его голове.
— Хватит, — сказал он, смотря в лицо Вандермейеру.
— Не указывай мне, что делать! Отведите его, — приказал главарь, кивая на Гуню. — Позже расберемся.
Растирая затекшие запястья, Тихон подошел к Амине.
— Это та девушка, о которой ты беспокоился? — спросил Алекс.
Тихон не ответил, только крепко сжал руку Амины. Вандермейер внимательно посмотрел на девушку, окинул взглядом Злотникова и повернулся к Алексу, что-то шепнувшему ему на ухо.
— Я не могу оставить ее с ним, — сказал Вандермейер. — Это неправильно! Она пленник. Он свободен.
— Черт, Фриц! Она его женщина! — воскликнул Эджертон. — А он мой друг. Сделай это. Для меня.
— Шайзэ! — воскликнул Вандермейер. — Она не убежит?!
— Не убежит, Фриц. И не ругайся при даме!
Вандермейер велел Амине приблизиться. Не ощущая в его голосе подвоха, Тихон отпустил руку девушки, Испуганная, она склонилась перед толстяком.
— Подними голову, — сказал Вандермейер.
Девушка послушалась. Взгляд толстяка потеплел.
— Такой красивой юной фройляйн нельзя быть без покрофитель! — Вандермейер, сощурившись, посмотрел на Злотникова. — Будь с ним, он надежен, — сказал он Амине. — Иди.
Девушка вернулась к Тихону. Толпа пленных смотрела на нее: кто завистливо, кто брезгливо, кто с откровенной ненавистью. Тихон заметил их взгляды и не мог удержаться от вопроса.
— А что с ними будет?!
— Ничего не бутет! — твердо сказал Вандермейер. — Мы никофо не собираемся убивать.
Услышав его, пленные поселенцы обрадованно загудели, но конвоиры прикрикнули на них.
— Я бы с ратостью отпустил фас, — обратился к толпе Вандермейер, — но я должен убедиться, что никто не побежит искать помощь на сторону. Это место больше не принадлежит фам одним! Пока не уясните это, посидите немного в несфоботе!
Тихон ловил на себе жгучие взгляды поселенцев, но не мог понять их злобы. Они живы. И можно верить словам толстяка, каким-то образом он чувствовал это. Заметил пылающий взгляд Нусупа и подумал, что мальчишку-то уж точно нельзя оставлять наедине со своими мыслями. Черт знает, что творится в его голове.
Набравшись смелости, он обратился к Вандермейеру.
— Нельзя ли и этого парнишку освободить?
Главарь с удивлением посмотрел на Тихона, затем на паренька. Ничего не сказал, только дал знак своим подручным.
Нусупа вывели из толпы и подвели к Тихону. Мальчишка демонстративно отвернулся.
— Пойдем со мной, — сказал Тихон.
— Иди, Нусупчик, не артачься, — произнесла кто-то из женщин. Хоть одна нашлась понимающая, подумал Злотников.
Подойдя к пареньку ближе, он взял его за рукав. Нусуп вырвался и крикнул ему в лицо:
