Слушает подьячий. И хорошо слушает. Завороженно. В глазах – живой интерес, сам застыл, не шелохнется. Даже пальцами по столу перестал барабанить, не до того. А я соловьем разливаюсь и дальше плету:
– Парсуна же сия есть лик будущей избранницы государя, леди Элизабет Тейлор, коя королеве доводится родной и самой любимой племянницей. Ради союза с Русью Елизавета готова тотчас выдать ее за великого русского царя. Правда, нетунее больших вотчин, да и со златом-серебром в ларях и сундуках негусто, но зато она – одна из наследниц Елизаветы, и со временем, после кончины, королева собиралась именно ей оставить и трон, и свою державу,- Ну а теперь добавить грома и молний, чтоб стал не голос, а колокол. И не просто звонил, а как при похоронах – мерно, торжественно, тяжело и мрачно: – Сюда-то я добрался, слава богу. Думал, все, конец моим страхам пред студеным морем-акияном, ан нет. Худо ныне стало на Руси от лихих людишек. Не управляется Разбойная изба с татями. Сам я от них пострадал дважды. Первый раз, когда шел с купчишками. И обоз разграбили дочиста, и мне досталось изрядно. Кошель не жалко – государь Иоанн Васильевич новым одарит, не пожалеет за хорошую весть рублевиков. В ином беда – заветный ларец, в коем я вез дары от Елизаветы, отняли. А в нем окромя даров имелось еще и послание. Не иначе как тати соблазнились на златые печати. И осталась у меня одна радость – успел я сунуть парсуну загодя в укромное место, потому ее и не сыскали. Опосля того нападения подобрала меня некая сердобольная баба и выходила у себя. Я ведь поначалу вовсе памяти лишился – потом только, спустя год она ко мне вернулась. Тут я сразу в путь-дорогу засобирался, ан сызнова беда приключилась – вновь тати напали да, почитай, дочиста обчистили. В таком наряде являться к вашему государю мне показалось зазорно, вот я и решил в сельце подзаработать лечбой – все равно дороги развезло.
Но подьячий не сдается:
– Сам виноват. Объявился бы честь по чести, так тебя бы мигом к царю доставили.
– А ты что же себе думаешь, Митрофан Евсеич, у одной королевы Елизаветы вороги имеются? Их и у Иоанна Васильевича в избытке. Мне в Лондоне целый список напечатали – пред кем надо таиться, а пред кем можно и открыться. Одна беда – он в моей одежонке был, а ее с меня тоже сняли,- Это называется удар на упреждение. Я, мол, ни о чем не ведаю, известно оно тебе или нет, но от верных слут царя таиться не собираюсь,- Сказывал мне как-то о государевых ворах Григорий Лукьянович…
– Кто?!
Ишь ты как взвился. Еще бы. Знакомство с Малютой Скуратовым по нынешним временам дорогого стоит. Теперь и немного грубости не помешает…
– Оглох, Митрофан Евсеич? Али решил, что ослышался? Ладно, время терпит, а с меня от повтора не убудет. Григорий Лукьянович Скуратов-Вельский. Я тут подсобил ему малость – дочку его старшую сосватал удачно. Хоть и древен род Годуновых, а знакомцу самого государя Иоанна Васильевича отказать не смогли, ударили по рукам. Только ты об этом молчок пока. И о том, что аглиц- кая королева даже царским послам парсуну сию не доверила, хотя, когда я в Лондоне проживал, там и Степан Твердиков, и Федот Погорелов пребывали, тоже помалкивай, но смекай. Оба из ваших земель, ан королева Елизавета не им – мне, яко ее родичу, хошь и дальнему, поручила лик сей красавицы до Иоанна Васильевича довезти. А почему?
– А почему? – растопырил уши подьячий.
– Да потому что опаску имела,- пояснил я.
– И с каким же ты кораблем в Колмогоры прибыл? – прищурился Митрошка.
Я почти чудом не попал в расставленную ловушку. Можно сказать, повезло, причем на сей раз удача таилась в… моем незнании. Если бы Валерка ухитрился узнать названия английских кораблей, прибывающих в Колмогоры в те годы, я бы обязательно ляпнул, но времени было мало, и разыскать список у него не получилось. Именно потому он чуточку изменил версию моего прибытия в Россию. Мол, все в тех же конспиративных целях, чтобы злобные враги королевы не смогли вычислить ее посланника, меня вначале отправили из Лондона в Копенгаген, а оттуда в Ригу. Далее я следовал по Западной Двине и вышел на русские просторы.
