В предшествующих романах Кретьен де Труа не то чтобы забывал о Боге (упоминания о религиозных праздниках, определенные речевые формулы в них неизменны и обязательны), но Бог оставался в них подразумеваемой абстракцией, выступал как синоним права и справедливости. Артуровское рыцарство представляло в этих романах, от «Эрека» до «Ивейна», сугубо светскую цивилизацию. Религиозные церемонии изображались как необходимая формальность, украшение социальной жизни, вроде обязательного явления артуровского двора в одном из замков на праздник Троицы. Ни одна религиозная идея не одушевляла рыцарские подвиги. «Персеваль» открыл совершенно новую перспективу куртуазного романа и самой рыцарской культуры. Возросло бы значение «Персеваля», если бы Кретьен успел его дописать? Стоит в этом усомниться. Если бы в романе до конца открылась тайна Грааля, то не пришлось бы эту тайну разгадывать усилиями всей мировой культуры.
