Женни уже несколько раз заглядывала в комнату, звала обедать.
— Да, да, Мэмэ, — не поднимая головы, отзывался он. — Сейчас, дорогая. Один момент. Сейчас я буду в столовой.
Честно говоря, он до сих пор не может привыкнуть, что у них теперь есть столовая, что у каждой из дочерей собственная комната. Ведь еще не так давно они вшестером ютились в двух крошечных комнатках на Дин-стрит. Жить бы им там и поныне, если бы не наследство, полученное после смерти матери…
После обеда Маркс заторопился к себе в кабинет.
И вдруг вспомнил про обещание, которое дал нынче утром Ленхен.
— Так как относительно партии в шахматы? — обернулся он уже в дверях. И тут само собой придумалось прозвище для насмешницы Ленхен: Гроссмейстер, вы готовы? У меня сегодня боевое настроение. Я познакомился на улице с интереснейшим человеком и совершил с ним выгодный обмен.
— Ты — и обмен? — выразила сомнение старшая дочь. — Прямо на улице?
— Да, я — и обмен! — подтвердил Маркс. — И прямо на улице. Я никогда не подозревал, что меняться так интересно. Я, оказывается, ужас как люблю меняться!
— И что же ты выменял?
— Сущие пустяки на великолепное настроение! — воскликнул Маркс. — Это великолепное настроение помогло мне сегодня недурно изложить на бумаге несколько дельных мыслей. А теперь я в пух и прах разгромлю на шахматной доске хвастунью Ленхен.
Ленхен вместе с девочками собирала со стола посуду.
— А посуду помоете вы? — спросила она. Младшая дочь радостно хлопнула в ладоши.
— Чудесная идея! — подхватила она. — Почему бы тебе, Старина, один разок действительно не помыть посуду?
— Девочки, — вынуждена была вмешаться мать, — только не теряйте, пожалуйста, чувства меры.
— Я принимаю вызов! — вскинул руку Маркс. — Играем три партии. Проигравший отправляется на кухню мыть посуду.
С шахматной доской пристроились в кабинете на диване. Ленхен старательно обдумывала каждый ход. Партия развивалась с преимуществом у Маркса. Дочери с интересом наблюдали за сражением.
— Шах! — стукнул фигурой по доске Маркс. — И мат! Он выиграл первую партию и обрадовался, словно ребёнок. Закричал:
— Видели?! Все видели?! Я говорил!
Но во второй партии, увы, сильней оказалась Ленхен.
— Случайность! Совершенно невероятная случайность! — зашагал из угла в угол Маркс. — В одном месте я непростительно зевнул.
Третью партию он проиграл тоже. И потребовал:
— Где мой передник? Немедленно дайте мне передник! У меня полный дом женщин, но я держу своё слово и гордо иду мыть посуду!
Ему не дали передника. Шутя и подтрунивая над ним, дочки усадили его в кресло.
— Ладно, Старина, на первый раз, так и быть, мы вымоем посуду сами. Но если ты собираешься проигрывать Ленхен и впредь, тебя не спасут уже никакие чудеса.
Они осторожно прикрыли дверь. А Маркс потянулся за пером и увидел перочинный ножик с грубой деревянной ручкой. Ножик лежал у ящика для сигар рядом с бронзовым подсвечником. Маркс вдруг подумал, что его непоседе Воробышку тоже наверняка понравился бы этот нож с крепкой деревянной ручкой.
Почему он умер так рано, дорогой сердцу Муш? Почему в их семье совсем крошками умерли ещё трое детей? Почему в богатейшей стране мира Англии каждый день умирают от голода и холода дети и взрослые?
Не потому ли, что пока правит капитал, пока соседствуют роскошь и нищета, пока всесильна власть денег, жизнь не может быть справедливой? И некому проявлять настоящую заботу о человеке.
Да, потому. И он, Маркс, обязан всем рассказать и доказать, что это именно так. А потом объяснить, как переделать общество, как сделать жизнь иной.
Перо клюнуло в чернильницу, и по чистому листу бумаги стремительно побежали строчки.
Хозяин кабинета вновь погрузился в работу и вскоре забыл обо всём, что окружало его минуту назад.
