Однажды при посещении военною учреждения Пуркаев обнаружил в кармане своей шинели маленький фотоаппарат. Передав его своему провожатому, он прямо заявил, что это очень грубая работа. Офицер нисколько не смутился. Тут же выразил предположение, что, вероятно, кто-то ошибся, положив фотоаппарат в чужой карман, когда шинель висела в гардеробе учреждения рядом с десятками других.
- Таких неудачных попыток скомпрометировать меня было несколько, и в конце концов они достигли цели, - заключил Пуркаев. - Мне захотелось углубить знания в немецком языке, и с ведома нашего посольства я стал брать уроки у одной уже очень немолодой немецкой учительницы. Все, казалось, шло нормально, но вдруг из ведомства Риббентропа сообщили о жалобе учительницы на то, что я якобы пытался посягнуть на ее честь. На вопрос, какие же доказательства может представить эта учительница, ответ гласил: синяки и царапины. Чтобы эта история "не попала в газеты", немецкое правительство настойчиво просило заменить меня другим.
Абсурдность предъявленного мне обвинения ни у кого не вызывала сомнений, но решено было не обострять из-за этого отношений. Вот так и кончилась моя военно-дипломатическая карьера, о чем я, впрочем, нисколько не жалею...
В те дни уже шли переговоры о мире с Финляндией. Истощив свои силы, она предложила прекратить военные действия и 12 марта 1940 года подписала мирный договор. Первоочередной заботой для штаба округа стало возвращение наших дивизий с фронта.
Обращаясь мысленно к весне 1940 года, прямо-таки поражаешься, насколько богата была она событиями. Не успели люди облегченно вздохнуть в связи с окончанием советско-финляндской войны, как на их голову обрушились новые беды. В апреле фашистская Германия осуществила захват Дании и Норвегии. 10 мая гитлеровские полчища через Люксембург и Бельгию, в обход линии Мажино, вторглись во Францию.
По понятным причинам мы, военные люди, переживали это особенно остро. И не только переживали, но и делали отсюда определенные практические выводы.
Помню, в один из последних дней мая, когда штаб округа только что переехал в новое помещение близ минского университетского городка, ко мне зашли Климовских и Березкин. Осмотрев, как разместился оперативный отдел, они задержались у меня в кабинете, и между нами завязался очень откровенный разговор. Начал его Березкин. Глядя на лежавшую на столе карту Франции, он сокрушенно покачал головой:
- Кто бы мог подумать, что немцам потребуется лишь немногим больше двух недель, чтобы разгромить основные силы французской армии?
- Да, - откликнулся Климовских, - немецкая армия устремилась уже на Париж. Видимо, с Францией будет то же, что в сентябре прошлого года произошло с Полыней. А когда Гитлер развяжет себе руки на Западе, он непременно повернет свою военную машину против нас.
- Не помогли французам и пограничные укрепления, хотя главной ударной силой у немцев, как и при нападении на Польшу, были, по-видимому, механизированные войска, - заметил я.
- Не могу согласиться с вами полностью, - возразил Климовских. - Немецкая армия обошла знаменитую линию Мажино и прорвалась на участках, где преобладали укрепления полевого типа. Мы не должны терять веру в укрепрайоны и обязаны продолжать строительство их на своей границе. Что же касается роли механизированных войск, то не немцы, а мы первыми оценили их должным образом. У нас также начинается крупная реорганизация армии в сторону механизации. В частности, в нашем округе количество конницы сократится более чем в три раза, и за счет ее будут сформированы один, а то и два механизированных корпуса. Увеличится число и артиллерийских частей, возрастет огневая мощь стрелковых дивизий. Многие артиллерийские и специальные части перейдут на механическую тягу. Не случайно командовать нашим округом назначается бывший начальник Автобронетанкового управления Красной Армии генерал-полковник Павлов.
- А Ковалев? - поинтересовался я.
- Ковалев получает назначение на такую же должность в Харьковский военный округ.
- А насчет начальника штаба никаких слухов нет? - хитро улыбнулся Березкин.
