Успенский, понимая, что продавца не переспоришь, а настроения и времени поторговаться у него не было, а было желание побыстрее покончить с покупками, тяжело вздохнул и попросил:
— Пан, прибери товар, а я пока…
Пан сгреб в карман упаковки с полусотней презервативов, подивившись в душе, куда им столько, а тем временем Успенский отшагнул чуть в сторонку, что бы его хорошо было видно из-за прилавка, и сказал громко, привлекая к себе внимание:
— А теперь — расчет!
Театральным, наигранным жестом он расстегнул кобуру и потянул оттуда… Пану даже показалось, что он чувствует неприятный запашок, пошедший от побледневшего и еще сильнее съежившегося продавца. Но — нет, обознался, хотя ожидать именно такого эффекта можно было вполне. А Успенский вытащил из кобуры пару зеленоватых купюр и, небрежно бросив их на прилавок, сказал на прощание:
— В следующий раз думать будешь, перед кем цену ломать…
И, кажется, продавец прекрасно его понял без всякого перевода.
Уже выйдя из аптеки на улицу, Пан, не имеющий опыта общения с профессионалками, спросил Успенского:
— Может, купить чего с собой, если и в правду к девчонкам пойдем?
— Если ты не против, как Пельмень, то пойдем, — усмехнулся Успенский, — а покупать этим девчонкам ничего не надо, они уже нам самим рады будут… ну, и содержимому наших карманов в первую очередь…
По узенькому, темному тупичку они прошли едва ли сто метров, как Успенский шагнул к темнеющей на более светлом фоне стены двери и нажал на кнопку звонка, расположенную прямо на дверном полотне.
— Пельмень! Отвечай, когда спросят, что гости пришли, отдохнуть до утра… — предупредил он Валентина.
Пан, пока длилось ожидание и незамысловатый диалог Пельменя с хозяйкой заведения, осмотрел дом. Ничего особенного, никаких красных фонарей над входом. Такие же, как и в остальных домах, темные окна верхних этажей, чуть освещенные — первого, но такая слабая подстветка не давала ничего толком рассмотреть на улице, и Пан подумал, что не решился бы пойти сюда ночью, будучи один или с тем же Пельменем. А вот с сержантом Успенским было не страшно.
Не только опасений за свою жизнь, даже ожидания неприятностей не было и в переулке, и позже, в доме, когда их провели длинным, извилистым коридором в большую обставленную стульями и креслами комнату с круглым столом в центре. Как гостей, Успенского, Пана и Пельменя усадили на стулья, а сама хозяйка заведения встала перед ними, разговаривая, как заведенная, видимо, нахваливая свой товар, как это делают любые продавцы во всех концах земли, и неважно, чем они торгуют: бриллиантами, самолетами или девочками и презервативами.
— Во-первых, скажи ей, что перестала трепаться, мы ж не её сюда слушать пришли, — велел Успенский. — Во-вторых, пущай пепельницы принесет, не на ковер же нам пепел стряхивать, мы ж не дикари какие с плохообитаемых островов…
Пока Пльмень переводил, а хозяйка бегала за дополнительными пепельницами для каждого из гостей, Пан и Успенский успели закурить давно исчезнувшие из быта местных папиросы.
— Теперь так, пускай гонит на ночь всех посетителей, — продолжал командовать Успенский, достав из кобуры, пока не было хозяйки, увесистую пачку купюр. — Мы тут одни отдыхать должны…
— Она говорит, тут какой-то «вип» завис, нельзя его просто так выгнать, — перевел Пельмень, — очень важный какой-то человек.
— Да мне плевать, кто тут важный, — разделил стопку купюр пополам Успенский. — Скажи, пусть выгоняет, или уж придется его вперед ногами выносить.
— Все сделает, только надо чуть-чуть подождать, — уверил приятелей Пельмень, послушав длинную, страстную и одновременно причитающую речь хозяйки.
— Ну, и пусть, в конце-то концов, стол накроет, как положено для гостей, ну, шампанские там всякие девчонкам, нам по коньячку немножко, только, Пельмень, не по ихнему немножко, а по нашему, грамм по триста не больше, и вообще, сколько у нее сейчас девчонок-то? Пусть всех зовет…
— Говорит, всего пятеро работоспособных, еще две — в простое… Товарищ старший сержант, а как они простаивают? — пошло хихикнул Пельмень.
— Как-как, — буркнул Успенский, — мальчик что ли нецелованный? Женские дела, небось, начались, вот скучают и радуются…
