К полудню реку точно взнуздали. Она бешено вскидывалась на бревна и скалы, бросала клочья пены, как загнанная лошадь. Даже длиннохвостые береговые синички боялись садиться на бревна. Грохотал, ярился порог Ревун, державший на горбу своем вспухшую, ощетинившуюся тучу леса. Гул, нарастая, разносился вдоль Ознобихинского перевала. Выше затора вода все прибывала и прибывала.
Плот укрепили еще одним цинком.
Чуть подрагивала земля. С гор то и дело лавиной сыпался камешник, гремя о бревна.
Илька уже начал догадываться, что сплавщики нарочно запрудили реку. Стало быть, они хотят поднять древесину, сорвать ее с места, и тогда волной помчит бревна вперед, смоет на пути другие заторы и мелкие торосы.
Во время обеда необычно возбужденный Сковородник черпал похлебку, радостно слушал, как гудит река, и довольнехонько ухмылялся:
— Шу-мит, шу-ми-ит! Осатанел Ревун! — И, показывая ложкой в сторону затора, добавил: — С лотком, Трифон, ничего не выйдет. Лоток надо делать середь затора, чтобы слив воды был в стрежь. Тогда бревна летят в дыру, как пули. А тут ямина у правого берега, и весь слив воды туда. Один выход: забить эту яму, и тогда лес подымет…
Трифон Летяга и все сплавщики слушали внимательно. Слушал и мальчишка. Слушал и дивился. Ведь думал он, что на казенке всех знал до последней косточки. Оказывается, нет. Вон Сковородник-то какой смекалистый! Дядя Трифон и тот соглашается с ним и подчиняется ему.
Два дня забивали сплавщики яму бревнами у правого берега. Обвалился с бревен и чуть не утонул дядя Роман. Сильно поранил руку Азарий. Но оба они ушли на работу. В эти дни даже Исусик не ныл и не скулил. Все были взвинчены, у всех лихорадочно блестели глаза.
Многое зависело от того — сумеют или не сумеют сплавщики поднять лес искусственным паводком.
Они его подняли!
Лес затрещал и двинулся в потемках. Дрогнула ночь. Зашумела еще сильнее и злее прорвавшаяся река, рявкнул сбросивший со своей спины тяжкий груз порог Ревун. Дрожали горы, и беспрерывно сыпался в воду камешник. Жутко закричал вспугнутый канюк и слепо ринулся в темноту.
«Бум! Бум! Бум!» — набатом доносились из ночи удары бревен об утесы.
Лес прорвался, лес пошел!
— Ай да мы, спасибо нам! — орал Дерикруп.
— Одолели! — будто свалив гору с плеч, выдохнул Сковородник.
— Сила силу ломит! Помогла Пресвятая! — радовался Исусик.
— Вот ради чего я живу! — ликовал дядя Роман.
Елки-палки, лес густой,
А хожу я холостой…
Дяде Роману стали подпевать, подсвистывать. Он неожиданно выхватил из темноты счастливо рассыпавшегося в смехе Ильку, потащил его к костру, и они пустились вместе в пляс.
— Ну, связался черт с младенцем! — рассмеялся Трифон Летяга и с фонарем помчался к затору.
Мужики увязались было за ним, но он строго приказал всем отдыхать.
Бригадира не было всю ночь. Он пришел под утро и произнес коротко:
— Все, хлопцы, спать!
Трифон Летяга с трудом добрался до нар, не раздеваясь, упал и тут же уснул.
Илька проснулся раньше всех. Он вышел из барака и посмотрел на реку. Она снова обмелела и трепыхалась на оголившихся камнях. Но какая же она сделалась мелкая, раздражительно суетливая! Наподобие льдин, оставшихся после ледохода, по берегу еще белели кучки бревен. Но это уже были остатки. Весь основной затор подняло и далеко унесло вниз.
Днем сплавщики делали зачистку у последнего поворота Ознобихиыского перевала, и снова над рекой понесся надорванный, дрожащий, но неунывающий голос дяди Романа:
Бригада подхватывала:
Опять голос дяди Романа:
Пару коней маяли.
О-о-ой, да еще разок!
Вы зачем такую брали?
Да ой, еще разок!
Чтобы люди хаяли!
И все разом:
Хаяли, хаяли!
Ой, да еще разок!
Без штанов оставили!
Да ой, да еще разок…
И дальше в эту бесконечную, сочиняемую на ходу песню вплетались такие ядреные слова и скоромные шутки, что хоть стой, хоть падай. Черные, острокрылые стрижи высыпали из своих норок, тучей мошек носились кругами и возмущенно взвизгивали.
А казенка плыла вперед и вперед, оставляя за собой перевалы, пороги, шивера. Плот обгоняли бревна, исклеванные баграми сплавщиков.
Прощайте, добрые люди!
