Ребятишки поспешно бежали с острова, а Илька все бесновался:
— Мне теперь все равно, порешу!..
Ружья у Ильки не было, и порешить он никого не смог бы. После того как ребятишки исчезли, до него дошло, что он, пожалуй, зря погорячился. Явится объездчик, арестует, и здорово живешь — сошлют на каторгу или там еще куда.
А малявок этих он напугал, нагнал на них страху. Ничего, пусть знают наших, это еще ладно, удрали, а то бы он им всем наклал. Жалко котелок получите! Да и котелок-то барахло. За него три копейки в базарный день не дадут. Но не было у Ильки даже трехкопеечного котелка, и решил он снова жарить рыбу на рожне. Волынка сплошная: разваливаются хариусы, с одного бока обгорают, а спинки сырые и горькие от дыма. На спине же самое мясо, самый вкус.
Крутился Илька вокруг огня, лицо в сторону воротил и жмурился. Внезапно зашелестели шаги по хрустящей отаве.
Обмер Илька. Уж не Афонькин ли отец?
Оглянулся. Среди покоса стоит Венька и протягивает сплюснутый котелок, который Илька сразу узнал. Отец этот котелок давно еще с собой привез и почему-то называл манеркой. По-городскому, должно быть.
— Илька, возьми! — кричит Венька. Он ставит котелок среди покоса и намеревается уйти.
— Постой! — машет ему рукой Илька и, бросив недожаренного хариуса, бежит вприпрыжку к Веньке. — Тебя я разве трогал когда?
— Трогал. Три раза.
— Ну, тогда, значит, заслужил, а теперь не трону. Где котелок взял?
— Мачеха твоя дала.
— Ма-аче-ха-а!
— Да.
— Врешь?
— Чего мне врать-то? Я прибежал и стал рассказывать, как ты Афоньке навтыкал, тетка Настя у нас была, а потом ушла, а потом принесла котелок и ничего не сказала. Мамка меня и послала…
Илька покрутил котелок в руках, зачем-то заглянул в него, понюхал и спросил:
— Как Митька там?
— Митька на улице ползает, тебя зовет. С ним Пашка водится, когда тетка Настя попросит.
— Ага. — Что это «ага» означало, ни сам Илька, ни Венька не поняли.
— Ну ладно, — протяжно вздохнул Илька. — Пусть живут, пусть без меня попробуют…
— А ты долго тут будешь?
— Захочу, так всю жизнь.
— И зимой? — вытаращил глаза Венька.
— И зимой. А что? — Илька задумался и уже неуверенно продолжал: Зимой, конечно, холодно. Нет, зимой не буду. Уйду. К бабушке с дедушкой уйду. Через горы махну.
— Один?
— Конечно.
— Далеко-о, заблудишься.
— Вот то-то и оно, что заблудиться можно, а то бы уж давно ушел.
Венька с уважением и робостью смотрел на Ильку. Потом помялся и спросил:
— Тебе курева-то надо? Я в огороде наломаю.
— Не-е, зачем? Я это так, для форсу, — признался Илька и предложил: Хочешь, уху будем варить?
— Давай.
— Идет!
И они начали хлопотать у костра, затем вместе хлебали пахучую уху берестяными ложками. Ложки эти Илька смастерил сам. Веньке понравилась Илькина жизнь, и он сказал:
— Хорошо как!
— Да, фартовая житуха! — беспечно молвил Илька и, скосив глаза на Веньку, неожиданно добавил: — А дома все-таки лучше.
Когда Венька уходил домой, Илька сам навязался его проводить.
— Ты приходи, не бойся, ну? Книжку принеси с картинками. — Хотел он это сказать погрубее, а вышло совсем уныло.
Венька обещал приходить.
Но увидеться им больше не довелось.
Илька лежал и думал о мачехе. Ему уже было ясно, что два каравая хлеба, положенные на виду, узелок с солью, мешочек с сахаром — все это было приготовлено.
Мачеха могла закрыть окно и замкнуть комнату, хотя в лесном поселке Шипичихе избы никогда не замыкались. Но замок-то у Насти имеется с ключом на тряпочке. А вот ведь она не замкнула и котелок дала. Ох и непонятные же эти взрослые люди!
Илька раздумался и стал перебирать в памяти прошлую, самую трудную в его жизни зиму. Да разве только для него она была трудной. Мачехе-то еще тяжелей приходилось. И непонятное дело, никогда они так дружно не жили, как в ту зиму.
Отец еще в декабре уехал в город, и там его положили в больницу. Три месяца жили пасынок с мачехой и с Митькой. У них не было денег, дров. Мешок картошки, курица и петух да колода соленой лосины. Вот и все их запасы. Митьке шел четвертый месяц. Он тыкался в пустую грудь Насти и стискивал ее деснами так, что она вскрикивала. Ночами напролет орал Митька, требовал молока. Мачеха пила воду, стараясь накопить молока в грудях, а Илька к объездчику, бывшему кулаку, вовремя смотавшемуся в лес, ходил убирать во дворе. За услугу давали картошки на варево или кружок мороженого молока.
