Похолодев, Липеев и Баклагин мгновенье безумно смотрели друг другу в глаза — потом, опомнившись, ринулись в окно, толкаясь плечами, мешая один другому, ввалились в комнату, бегом в черный ход, промчались по лестнице — ключа нет, дверь закрыта! — и Липеев страшным пушечным ударом сапога вышиб ее — щепки брызнули, дверь хлястнула о стену — и капитан со швейцаром вылетели во двор.
— Жив!! — ликующе вскричал Федор. — Живой, слава тебе, Господи!
Жерехов сидел, привалясь спиною к стене, вытянув вперед неестественно искривленную левую ногу. Он корчился от боли и с сипением вцеживал в себя воздух сквозь стиснутые, оскаленные зубы. Федор кинулся к нему:
— Антон Валерьянович, как вы?!
— Порядок… — трудно проскрипел тот, не разжимая зубов и морщась. — Настроение бодрое, идем ко дну…
— Ну Жерехов! — облегченно загремел Липеев. — Ну ты даешь! Гусек-скакунок, мать твою!
Двор ожил. Замельтешили беспокойные голоса, задребезжали оконные стекла, замелькали в проемах испуганные лица.
— Что?.. Что случилось?
— Человек из окна выпал!
— Ой, батюшки!.. Жив ли?
— Жив, жив!..
— Э, холера… — пробормотал Липеев, озирая двор. — Ну начнется сейчас… Зеваки! Откуда, не пойму, берутся, как из-под земли выпрыгивают… Малый! Ты беги-ка, неотложку вызывай.
— Сейчас, — ответил Федор. — Сейчас, Валентин Саныч… Я сам вроде неотложки, я в армии санитаром был… — говорил он, осматривая ногу Жерехова. — Ничего страшного! Простой закрытый перелом левой голени, большой берцовой кости. Через месяц плясать будете, Антон Валерьянович!.. Больше ничем не ударились?
— Правым плечом об стену кинуло…
Поспешно переступив через выгнутую ногу, Федор ловкими, умелыми пальцами бережно ощупал плечо.
— Ну, здесь все в порядке, — весело заключил он. — Перелома нет, вывиха тоже; возможно, сильный ушиб… ну, растяжение. Это само пройдет… ну вы даете, Антон Валерьянович! В рубашке родились. Везет!
Преодолевая боль, Жерехов усмехнулся:
— Дуракам везет… Хорошо быть никудышником. Трагедии не вышло, Федя. Недотянул. Сыграл Петрушку в балагане.
— Так это оно и к лучшему, Антон Валерьянович, — серьезно сказал Федор. — Я, честно говоря, так и надеюсь, что все именно так и закончится — пшиком. Не трагедией, а анекдотом за три копейки, унылым… и не смешным уже.
— Чего это? — сдвинул брови Липеев, недовольный тем, что не понимает ничего. — О чем это вы?
— Так, — сказал Федор, вставая. — Пустяки.
Он поднял голову, посмотрел наверх. Весеннее небо ласково сияло голубым, далеким светом. Летели голуби. Старый двор был полон запахом сирени.
— Ну, давай, давай! Я ж тебе сказал: вызывай, чего тянешь?.. Иди!
Федор улыбнулся, поправил фуражку и сказал:
— Иду, Валентин Саныч. Уже иду.
