— Муся…
Нет. Слезы все-таки потекли.
— Муся… Ты прости меня, ладно, Мусечка… Ты же добрая. Дурак я, обидел тебя. Но я не хотел! честно. Я не думал, что ты так воспримешь…
Боже мой! Он никогда ничего не поймет! Никогда! К Майкиным горьким чувствам добавилась еще и злость.
— Чего тебе, Марченков?
— Как чего, я помириться пришел.
— Считай, что помирился.
— Муся, может быть, ты все-таки повернешься ко мне лицом.
Да. Она повернется. Майя вытерла слезы и повернулась к нему.
— Ты плачешь…
— Ерунда.
— Муся…
— Пей свой чай, остынет, — девушка взяла свою кружку, обняла ее ладонями, руки замерзли.
Владик послушно стал пить чай.
— Еще?
— Нет, спасибо, Муся…
— Что, Владик? — Майка смотрела в чашку, голос не дрожал.
— Пожелай мне удачи.
— А, ты за этим пришел… конечно…
Она встала, Влад тоже встал.
— Муська…
Девушка подняла руку, сжала кулак, рука тряслась, никак не хотела двигаться, никак. Она попыталась еще и еще, потом разрыдалась. Владьку тряхнуло, что-то словно лопнуло внутри, он мягко прижал Муську к груди, обнял.
— Мусечка, не плачь, я же не умираю, я просто уезжаю, Муся, успокойся, — гладил ее по спине, гладил.
Муся заплакала еще горше. Потом собралась, утерла слезы, высвободилась. Никогда он не поймет. Он же только о себе думает, всегда только о себе. Что ж. Очнись, ему что-то от тебя нужно, дай ему это и пусть уйдет. Пусть.
— Удачи тебе, Владик, — она протянула ему кулачок.
Тот слегка стукнулся с ней своим. Как-то и ему стало грустно, прощание всегда бывает грустным, особенно, если прощаешься навсегда.
— Муся, ты не поцелуешь меня на прощание?
Поцеловать на прощание. То есть, в первый и последний раз. Да.
Она потом всю жизнь будет жалеть если не сделает этого.
Трудно сказать, чего ожидал Влад, вероятно дружеского чмока в щечку, только Майка поцеловала его по-настоящему. А потом непонятно что и как, но как-то что-то немыслимое произошло…
Очнулся он уже после, чувствуя себя необычайно легким, переполненным распиравшим его блаженством и невероятно смущенным.
— Муська… — Влад покраснел, пытаясь что-то бормотать в свое оправдание.
— Ничего, Владик, все нормально. Ты иди, тебе пора. Тебе уезжать завтра. Тебя будут искать.
— Да, действительно…
Майя кивнула.
— Иди.
— Так я пойду, Муська?
Он протянул ей кулак, она стукнулась с ним своим, улыбнулась:
— Иди.
— Пока, Муська, — Влад вышел, девушка смотрела, как он спускается по лестнице, когда он исчез из вида, она закрыла дверь.
Влад шел к себе окрыленный, его переполняла уверенность, что теперь все обязательно будет хорошо, правда немного смущение беспокоило, он не планировал с ней спать. Неожиданно оказалось так хорошо, что мозги напрочь отказали, стыдно даже. Он передернулся от сладкого послевкусия. Чего только не случается с мужиками на нервной почве, но девчонка вроде не обиделась, простила его. Мужчина отбросил лишние мысли, главное, что благословение Муськино он получил.
А девушка зашла на кухню, встала у окна, провожая взглядом удаляющуюся высокую фигуру. Фигура исчезла за поворотом, а она выключила свет и растворилась в темноте. Потому что в тот вечер Муська умерла.
Разумеется, Майя Сухова никуда не делась, она просто сидела в темноте у окна своей кухни. Умерла жившая в ее душе та малышка пятиклассница со светлыми волосенками и вечно разбитыми коленками, которая когда-то влюбилась в прекрасного принца Владьку.
Утром был рабочий день, Майя пошла в Универ как всегда. Вид, правда, у нее был похоронный, но кому какое дело, она решила быть маленькой и незаметной, чтобы наслаждаться своей болью в тайне. Не тут то было. Первое, что выпалил декан, когда ее увидел, было:
— Сухова, что с тобой стряслось, на тебе лица нет?! — он даже забегал вокруг, — Что, что случилось? Умер кто-то?
— Нет, — она постаралась добавить позитива в голос, — У меня все в порядке.
Глеб Давыдович оглядел ее еще раз, со злостью качнул головой и процедил:
— Опять обидели.
— Да нет, Глеб Давыдович, все нормально…
— Молчала бы, иди, давай, домой, нечего сегодня здесь мелькать. Завтра придешь.
— А как же…
— Ты еще здесь?!
Майя покачала головой и поплелась домой. По дороге купила себе коробку заварных пирожных с шоколадной глазурью, лечиться от тоски.
