Поговорив со Светкой,
Ирина почувствовала, что должна что-то делать. Последнее время она пустила
Тимку на самотек: не контролировала, где он находится, не расспрашивала о
жизни, не помогала учить уроки. Вот и про этот самый поход ничего не спросила,
не разузнала. Правда, у нее было оправдание – после того как Павел перестал
ходить на работу, Ирина панически боялась потерять свое место в «Белом коралле»
и всю себя вкладывала в записи, квитанции, улыбки, сердечные советы,
приготовление чая для врачей и прочее. Так что на Тимку ее уже не хватало.
- Вера Петровна, –
сказала Ирина медсестре, у которой сын учился в десятом классе и первого
сентября категорически запретил родным появляться на школьной площадке. –
Родненькая моя, выручите с потрохами!
- Как тебя выручить?
- Посидите немного за
меня. Мне надо в школу сходить, к учительнице. Сами знаете, торчим тут до
поздней ночи – нет времени о собственном ребенке побеспокоиться!
- Ты надолго? –
насторожилась медсестра.
- Постараюсь на полчала,
но, может быть, чуть дольше получится… Дорога туда-сюда, плюс там пятнадцать
минут…
Ирина лукавила –
конечно, за это время ей не обернуться, да в и школе могут задержать. Но
откладывать задуманное посещение было уже нельзя. Давно пора предупредить
Тимкиного классного руководителя о том, какова ситуация у них в семье. Ведь
Тимка уже раз убегал из дома…
- Иди, – разрешила Вера
Петровна, почувствовав ее материнскую озабоченность. – Только возвращайся
скорее.
- Вот спасибо!
Когда-нибудь и я за вас посижу…
По дороге Ирина
думала о том, что надо воспринимать сумасшествие Павла не как временное
явление, а как обычную жизнь, к которой пора начать приспосабливаться. И думать
в первую очередь о ребенке – страшная Светкина новость дала ей импульс это
осознать. Отныне Ирина будет находить время, чтобы пойти в школу, если
понадобится, не один раз. Светка говорила, у них там есть психолог… Так вот к
нему она тоже пойдет. Строго говоря, это проблема психолога – поддержать
ребенка, у которого плохо дома.
31
Последнее время
Людмила Викторовна чувствовала себя странно – словно кто-то хозяйничает у нее
внутри, распоряжаясь мыслями и чувствами. Перед ее внутренним взглядом теперь
все время был Ким, она постоянно о нем думала. Но это нельзя было объяснить
склонностью влюбленной женщины. Наоборот, образ каратиста был для нее
неприятен, Людмила из кожи вон лезла, стараясь прогнать его, переключиться на
что-нибудь другое. Но у нее не получалось: отвлечется на мгновение, и снова в
уме возникает приземистая фигура, смуглое лицо, словно втягивающие в себя
черные глаза с красноватыми искрами. И ничем такое видение не прогнать, ничем
не отпугнуть.
Страшное это чувство –
когда ты не вольна в самой себе. С него, говорят, начинаются всякие психические
болезни.
Непонятный прессинг
давил Людмилу по возрастающей: сперва она была просто раздражена, потом
почувствовала серьезное угнетение и наконец попросту ужаснулась. Виртуальный
образ внутри создавал беспокойное стремление к оригиналу, подначивая повидать
настоящего живого Кима. Самой-то Людмиле этого вовсе не хотелось – просто она
устала бороться с навязчивым внедрением в мозг данного желания.
Получалось, что Ким
каким-то непонятным образом подчинял Людмилу своей воле. Если так пойдет
дальше, она просто попадет к нему в рабство… в кабалу, как когда-то именовалась
крепостная зависимость крестьян от барина. Людмила только сейчас заметила, что
это слово – упрощенное «каббала», по названию древней иудейской магии. Человек
не свободен в обществе – кабала, несвободен внутри себя – каббала. К ней сейчас
имело отношение последнее.
В дверь постучали.
Людмила, как могла, встряхнулась, даже в зеркало на себя посмотрела, нормально
ли она выглядит для встречи с людьми. Последнее время ей все больше сил
требовалось на то, чтобы исполнять свои учительские обязанности. До того ли,
когда все силы уходят на борьбу с неодолимым психологическим прессингом! Но она
пока держалась. Сейчас, видно, пришел кто-то из родителей – дети не стали бы
стучаться в дверь собственного класса.
