— Спасибо, — сказала я.
— Зал там маленький. Мне билеты еле достали — такой ажиотаж! Он выбирает небольшие залы и дает в каждом городе только по одному представлению, — много-значительно добавил комиссар, поглядывая на Мориса.
— Ясно, — кивнул муж. — Бережется.
— У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится, — в тон ему ответил старой пословицей Гренер.
— Значит, нам надо спешить, — озабоченно сказал Морис. — Он в любой момент может улизнуть. Вы сейчас прямо в Лозанну? Никуда заезжать не будете?
— Нет.
— Тогда прихватите меня. Опаздываю.
— С удовольствием.
— Вырезки ты не берешь с собой? — спросила я у мужа.
— Нет, посмотрю потом. Вложи их, пожалуйста, в досье.
— Хорошо.
Они уехали, а я пошла в кабинет Мориса и отыскала в шкафу серую папку с надписью «Переселение душ». Такие досье Морис заводил на всякие оккультные и мистические выдумки, разоблачением которых собирался со временем заняться. Он уже не раз выводил на чистую воду, а порой даже сажал на скамью подсудимых разных шарлатанов — знахарей, ясновидцев, мнимых телепатов. Муж не только считал это своим долгом ученого, но и получал от борьбы с ними немало удовольствия. Разбираться в проделках этих жуликов, порой весьма ловких и хитроумных, ему помогало хорошее знание иллюзионного мастерства: Морис с детства настолько увлекся всякими фокусами, что даже выступал в молодости в цирках и варьете, подрабатывая себе таким не совсем обычным способом на учебу в университете и на научные опыты. Он и сейчас любит сопровождать свои публичные лекции о загадках психики и резервах нашего мозга очень интересными опытами. На одной из таких «лекций с фокусами» с ним и познакомился комиссар Тренер.
Отложив все домашние дела, я уселась с ногами на тахту, как любила, укрылась теплым пледом и начала изучать материалы, собранные в папке с надписью «Переселение душ». Тут были вырезки из разных газет и журналов с ироническими комментариями Мориса на полях. Многие из них мне припомнились, ведь я сама их вырезала из газет и подшивала в досье. Но теперь я перечитывала все новыми глазами.
Самым пространным был репортаж французского журналиста. Ги Бретона «Тайные ночи Парижа».[1] Содержание его соответствовало хлесткому заголовку.
«Как-то осенью, в воскресенье, я гостил у своих приятелей на даче.
Речь зашла о декадентах. Хозяйка дома тут же высказала о них свое суждение с той резкостью выражений, какое составляет ее особое обаяние. Тогда одна гостья торопливо поднялась с места и вывела в сад свою собачонку, мирно дремавшую у ее ног.
Вернувшись к нам, она сказала тоном легкого упрека:
— Вы же знаете, что она не выносит глумления над декадентами…
Я удивился и сказал, что впервые встречаю столь чувствительную и понимающую собачку.
И тут ее хозяйка, наклонившись ко мне, шепотом произнесла:
— Моя собачка — это Оскар Уайльд в новом воплощении…
— А откуда вам стало известно, что именно в вашей собачке воплотился Оскар Уайльд? Песик очарователен, но все-таки…
Слегка покраснев, молодая женщина призналась, что она — член группы Брайди Мэрфи в Отейе. Там ей и открыли эту приятную тайну.
Всякая душа, оказывается, проходит разные стадии существования — минеральную, растительную, животную, человеческую, но она не может выбирать их по своему желанию.
— Вполне вероятно, и ваша душа обитала хоть однажды в теле какого-нибудь знаменитого человека. Вы бы пришли как-нибудь вечером на одно из наших собраний, наш Учитель, я уверена, согласился бы открыть вам ваше прошлое…
В следующую пятницу, вечером, в девять часов, я вместе с моей новой знакомой стоял на третьем этаже тихого буржуазного дома на улице Шардон-Лагаш. Она велела мне четырежды позвонить в дверь квартиры, где группа Брайди Мэрфи проводит свои сеансы.
Квартира была роскошной. Мы прошли одна за другой две просторные гостиные, малый салон, будуар, библиотеку. Наконец мы вошли в кабинет Учителя.
Я был несколько удивлен открывшейся мне картиной: посреди огромной пустой комнаты восседал на чем-то вроде трона уже немолодой человек в причудливом шелковом одеянии.
— Входите, мой друг, — приветствовал он меня. — Вижу, вижу, что у вас очень древняя душа. Не помните ли вы себя еще моллюском?
