Сам Дорнье переживал больше самого де Жюсси. Он знал Анну-Франсуазу гораздо лучше, чем её собственный отец, и потому чувствовал за собой неприятную обязанность: поехать к Шарлю и оповестить его о смерти возлюбленной. Эту обязанность он оттягивал как мог: минул первый день, второй, и тело Анны-Франсуазы уже перевезли в отцовский дом, чтобы похоронить на фамильном кладбище (де Торрон согласился с этим решением; впрочем, ему было безразлично, где будет покоиться Анна), да и Шарль скорее всего уже всё знал, потому что слухи о подобных происшествиях в столь известных семьях распространяются быстрее ветра. И когда Дорнье уже был готов к беседе с переплётчиком, его внезапно вызвал герцог.
Войдя, Дорнье постарался сразу, по выражению лица господина, понять, в каком тот настроении, но безуспешно. Глаза герцога были пусты, а на столе перед ним лежала книга в переплёте из человеческой кожи. Дорнье стоял перед де Жюсси и ждал приказаний, но тот молча смотрел в пустоту, не произнося ни слова. Так прошло три или четыре минуты. Наконец, герцог пошевелился, подался вперёд и уставился на управляющего. «Дорнье, — сказал он, — ты понимаешь, как много для меня значила моя девочка». — «Да», — кивнул Дорнье. «Я хочу, чтобы её частичка всегда была со мной — как теперь со мной частичка её матери. — С этими словами он пододвинул книгу вперёд. — Езжай прямо сейчас, — продолжил герцог, — не откладывай ни на секунду, я знаю, что есть у тебя какой-то переплётчик, который умеет делать подобные книги лучше всех, и он сделал для меня эту, а потом, кажется, целую кучу книг из кожи того жирного подонка, так пусть он теперь сделает ещё одну; времени мало, я знаю, что кожа должна быть годна к обработке, поэтому торопись, Дорнье». Управляющий поклонился. Он решил не расспрашивать герцога ни о чём, просто сделать всё на своё усмотрение, как сделал он в прошлый раз, — и сделал великолепно. Но теперь работа осложнялась целым рядом факторов. В частности, Анна-Франсуаза для де Грези — родной человек, мать его ребёнка и любовь всей жизни, и управляющий не знал, как переплётчик отреагирует на её смерть.
Конечно, везти Анну в мастерскую было нельзя. Переплётчик должен был снять необходимое количество кожи здесь, во дворце, например в подвале месье Жюля. Поэтому, поклонившись, Дорнье тут же сел в карету и отправился на улицу Утраты. В дороге он думал, что нужно сказать де Грези и под каким соусом подать смерть Анны. Видимо, стоило сначала осчастливить его тем, что родился сын, и сын этот пока что совершенно здоров и находится под неусыпным надзором Жарне и Шако. Затем можно было переходить к трагическим вестям.
Переплётчик оказался дома, причём в своём основном кабинете, так как на стук в дверь он отреагировал практически мгновенно. Увидев на пороге Дорнье, он весь напрягся, вытянулся, как струна, и, не раскланиваясь, даже не поприветствовав гостя, спросил: «Ну что, как там, родила?» — «Да, — с порога кивнул Дорнье, — мальчик, красивый и здоровый, можно теперь войти?» Шарль пропустил визитёра внутрь. «А Анна?» — спросил он. «Анна умерла».
Шарль застыл. «Как умерла?» — «В родах». — «Почему умерла?» — «Потому что роды были трудными, и в первую очередь нужно было спасать ребёнка». — «Как?» — «Господин де Грези, я понимаю ваши чувства, но нам нужно поговорить спокойно». — «Как умерла?» — «Пойдёмте, господин де Грези». Дорнье взял Шарля под руку и медленно повёл вверх по лестнице. Переплётчик шёл механически, переставляя ноги, точно заводная игрушка. Дорнье ввёл Шарля в кабинет и усадил на стул посетителя, сам же занял хозяйское кресло. «Господин де Грези, у вас родился сын — здоровый и румяный мальчик, сейчас он у кормилицы; вы понимаете, что я говорю? — Шарль кивнул. — Но Анна-Франсуаза умерла — так бывает, так умерла и её мать, из кожи которой вы сделали переплёт семнадцать лет тому назад; вы понимаете?» — «Да». — «Но я здесь вовсе не для того, чтобы вам это сообщить». — «А для чего?» — спросил Шарль. Он впал в какой-то странный ступор, осознавая и переваривая поступающую информацию, но лишившись всех чувств, оперируя лишь голой логикой, фактами, разумом.
