– Ты же сам говорил, что все делается только по согласию!
Но он меня не слушает.
– А другие книги? Сожжешь мою… Фармер!
Он ступает на лестницу. Я хватаю его за руку. Он пытается выкрутиться; головешка чуть не выскальзывает, и его лицо искажает гримаса. Он бежит наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
– Я же сказал – я тебе запрещаю!
– Пусти! – Но я тяну его вниз. Фармер теряет равновесие на узкой ступеньке, пытается ухватиться за перила и, промахнувшись, падает в мои объятия. Я пытаюсь добраться до щипцов, но он держит их на расстоянии вытянутой руки. Давлю ему на плечо большим пальцем, и он вскрикивает от боли, но потом ему удается вырваться. Он смеется. Наша борьба похожа на танец.
– Прекрати, просто позволь мне… о боже, какая глупость!
Фармер продолжает смеяться.
Я ударяю его по лицу, и он падает на колени. Щипцы проваливаются в щель между балясинами, и головешка катится по полу, подскакивая и рассыпая искры во все стороны. Он резко выдыхает сквозь стиснутые зубы. Я же поспешно шагаю вниз. Пусть радуется, что я не разбил ему лицо в кровь.
Фармер встает. Его взгляд мечется между мной и щипцами на полу. Мы бросаемся к ним одновременно. Он бежит, но я преграждаю ему путь. Мы деремся, отталкиваем и пинаем друг друга, как дети. Ему удается освободить одну руку, но он не бьет меня. Вместо этого он пытается по одному отогнуть мои пальцы, вцепившиеся в его плечо. Он уже не смеется.
– У нас нет времени, Люциан…
Мне трудно дышать, и я не отвечаю. Горло саднит. Я отталкиваю его. Внезапно он уступает, и мы вместе откатываемся к окну. Фармер ударяется ногой о стол; я чувствую силу удара, потому что держу его. Вскрикнув от боли, он оседает на пол. Я крепче цепляюсь за него, но он хватает меня за запястья и выскальзывает.
– Нет! – кричу я и бросаюсь на него, пытаясь ухватить его за плечи, воротник, горло – хоть за что-то. Он выкручивается и пригибается, стараясь увернуться. Затем вдруг останавливается, смотрит мне через плечо и хмурится. Я поворачиваюсь посмотреть, что привлекло его внимание, и пол уходит из-под ног. Ах так… Мой локоть попадает ему в челюсть. Его шея с хрустом поворачивается вбок; Фармер опускается на колени и хрипло дышит. Затем наступает тишина.
Но в этой тишине слышны тихие звуки. Потрескивание и шепот пламени.
Огонь.
Должно быть, головешка, покатившись по полу, или случайная искра попали в стопку книг, которые Фармер откладывал в сторону, просмотрев надписи на корешках. Впрочем, уже неважно, что стало причиной. Языки пламени взбираются вверх по полкам; огненные ленты с рваными краями развеваются и ударяют по стеклу. Пузырится и чернеет лакированное дерево. Книги горят, как камфора: буйным, неукротимым пламенем. Огонь проникает за стекла и забирается все выше, под самый потолок; уже пылают верхние полки. Словно лопнувшие стручки с семенами, взрываются снопы искр, разлетаются повсюду и разжигают новые пожары. Клубится дым. У меня першит в горле.
Я глупо таращусь на ведра с песком, но они уже не помогут. Падает шкаф. Лопается стекло. Огонь заглатывает гору книг. Огненные когти рвут страницы. В клубах мерцающего пепла слышен шепот книг, отпускающих на волю записанные на их страницах воспоминания.
Я пытаюсь отдышаться.
– Не может быть… так быстро…
– Книги любят гореть, – говорит Фармер. – Они сгорают так быстро, потому что воспоминания не хотят оставаться запертыми на страницах. Память – летучий материал. – Он закашливается, не договорив. В дверь стучат; Салли просит впустить ее. – Хватит. Надо уходить, – кажется, он с трудом выговаривает каждое слово. – Сейчас же.
Я наклоняюсь, хватаю кочергу и взбегаю по лестнице в самое пекло.
