— Ну и что? Подышу воздухом, пока вы будете париться в душном зале.
— У нас зал совсем не душный, — обиделась Нюся.
В растерянности она переводила глаза с Вали на Диму. Никак не могла решить, как быть. С одной стороны, нельзя же не посмотреть эту самую Анжелику, но, с другой, приехал Дима, и ей хотелось думать, что он явился из-за нее, только лишь из-за нее одной.
— Подождите, — торопливо бросила Нюся, — я пойду узнаю, может быть, завтра она тоже идет…
Дима и Валя остались вдвоем.
— Вот что, — быстро проговорил Дима. — Иди с ней в кино, я поеду к себе, а завтра приезжай в двенадцать на речку, в Мизгири…
— На речку? Как же я ее найду?
— Спросишь — найдешь. У нас в Мизгирях она одна. Только не бери Нюсю с собой, ладно? Придумай что-нибудь, чтобы отвязаться от нее, и приезжай.
К ним подбежала Нюся.
— Нет, завтра уже другая картина. Дима, брось, идем с нами, не пожалеешь.
Дима взглянул на свои часы.
— Не могу. Я вспомнил, мне надо через час быть дома.
И, не давая Нюсе опомниться, торопливо попрощался, зашагал обратно, к станции.
— По-моему, он чокнутый, — сказала Нюся. — Во всяком случае, с большим приветом. Зачем-то приехал, а теперь вдруг убегает ни с того ни с сего…
— Может, и чокнутый, — равнодушно согласилась Валя. — Пошли, а то уже два звонка дали…
— Как же тебе удалось без нее приехать? — спросил Дима Валю.
— Я сказала, что еду в Москву, надо деньги по переводу получить.
— Она не догадалась?
— Наверно, нет. Она уверена, что пленила тебя.
— Вот как? Что ж, если ей так легче жить… Ты с ней давно дружишь?
— Дружу?.. Мы просто учились в школе вместе. Я даже удивилась, когда она меня пригласила к себе на дачу. Теперь я понимаю, у нее просто никого нет. Правда, есть мать… А у меня нет…
— Ты что, ей завидуешь?
— Завидую.
— Зависть — мерзкое чувство, — сказал Дима.
— Наверно, ты прав, но я ничего не могу с собой поделать.
— Тогда и мне завидуй. У меня тоже есть мама.
— И тебе завидую.
Он произнес не сразу:
— Как ты откровенна… Так говорить о себе не каждый может.
— А я могу, как видишь.
— Ее мать к тебе хорошо относится?
— Ничего. Я, как приехала, сразу же сказала ее матери: возьмите меня в долю.
— Как это в долю?
— Обыкновенно. Я им в первый же день заплатила вперед.
— Сколько?
— Двадцать пять рублей.
— И они взяли?
— Взяли. И я очень довольна, не люблю ни у кого одалживаться тем более что и Нюся и ее мама жадные донельзя.
— Я бы ни за что не поехал на твоем месте.
— Мне хотелось побывать в Москве, я ведь никогда еще не была здесь.
— А Нюся тебе, наверно, завидует.
— Чего мне завидовать?
— Ты красивая.
— Кто? Я? Да что ты, вот у нас на фабрике одна девушка работает — Вартуи Хачинян, мы с ней в одной комнате живем, та красивая, это да!
— И ты красивая, — упрямо повторил Дима. — Но не уверена в себе… Нужна уверенность.
— А ты в себе уверен?
— Нет, ни капельки. Мне всегда кажется, что я хуже всех, что надо мною втихаря смеются. Папа считает, что я весь в комплексах…
— Что значит — в комплексах?
— То и значит, когда кажется, что ты хуже всех.
— Ты совсем не хуже всех, а, напротив того, лучше очень многих… — Валя помолчала. — И никто над тобой и не думает смеяться. Меня учишь уверенности, а сам…
4
Когда она была в восьмом классе, ей сказала, что мама и папа у нее не родные, приемные. Это все произошло, как часто бывает, случайно.
Валя пошла в булочную за хлебом. Стояла в очереди к прилавку, и тут к ней подошел соседский Мишка, первый голубятник района, с золотой «фиксой» во рту, которой Мишка щеголял перед всеми. Толкнул ее в бок.
— Подвинься, я впереди.
— А вот и не пущу, — ответила Валя.
Мишка гулко захохотал, блеснув своей «фиксой».
— Ты, приемыш, — сказал он. — Туда же, вякаешь…
— Почему это я приемыш? — спросила Валя. Решила про себя: ни за что не пустит Мишку вперед.
— А ты что, не знаешь? Приемыш, самый настоящий, а тоже мне, фасон давит…
Кругом загалдели, закричали на Мишку, одна женщина сердобольно погладила Валю по голове.
— Не слушай его, дочка…
Валя даже не взглянула на нее.
Ей вспомнились жалостливые взгляды, неясные намеки, слова, услышанные ненароком, когда она приходила к подругам.
