Но его, так сказать, физический комфорт рос. Он прошел через стальные двери, за которыми находился спрятанный мир привилегированных советских каст. МИД имел собственный ресторан, свое медицинское обслуживание, свои дома отдыха и здравницы, свои магазины одежды. Теперь Шевченко уже больше не будет обыкновенным советским гражданином. На высших уровнях власти это разделение принимало порой комический характер. Министр Андрей Громыко, по словам его дочери Эмилии, двадцать пять лет не ступал ногой на московские тротуары. С ним была тесно связана карьера Шевченко.
В сентябре 1958 года, после двух лет работы по подготовке советских предложений в области разоружения, он осуществил свою детскую мечту поездку за границу, причем в Соединенные Штаты. Он вместе с советской делегацией выехал на три месяца в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН - в качестве эксперта. Хотя он был больше подготовлен к встрече с Нью-Йорком, чем простой гражданин, Нью-Йорк произвел на него сильное впечатление ухоженными домами, аккуратными лужайками, бесконечной стремниной автомобилей, обилием магазинов и лавок, богатством выбора в них. Членам делегации в воспитательных целях организовали поездку по самым неприглядным районам, включая Гарлем и Боури, но и там он увидел обилие фруктов и богатые книжные магазины, а также дешевые магазинчики, которые могли бы показаться пещерой Аладдина по сравнению с московскими магазинами.
К счастью для этого молодого человека, его министерство связало его карьеру именно с этим городом, который так пленил его. В сентябре 1960 года он снова приехал в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблей - уже как полноправный член делегации, которую возглавлял Никита Хрущев. Делегация прибыла в нй на борту небольшого лайнера "Балтика", вместе с Хрущевым на борту были партийные лидеры Венгрии, Румынии и Болгарии. Десять дней Шевченко жил в такой обстановке и общался с руководителями коммунистического мира. Хрущев, "простой человек, почти лысый, с маленькими поросячьими глазками и несколькими крупными бородавками на круглом, типично русском лице", был тогда в несомненном зените власти. Он произвел на Шевченко впечатление своей безграничной, неукротимой энергией. Особенно это впечатление усилилось во время шторма, когда пассажиры и чуть ли не половина команда слегли от качки, а Хрущев как ни в чем не бывало ел, пил и посмеивался над слабаками. Шевченко много видел этого великого мира сего. Его часто видели читающим, но западную литературу он читал редко, а учить иностранный язык не имел намерения. "Мне бы русский как следует выучить", признавался он.
Шевченко часто видел этого великого человека. Хрущев много переписывал и правил свою речь перед Генеральной Ассамблеей, где собирался выдвинуть идею всеобщего и полного разоружения. Раз молодой эксперт осторожно заметил, что эта идея не заменяет практических дискуссий между Востоком и Западом. Хрущев на это ответил, что по советской расстановке вещей пропаганда и реальные переговоры не противоречат друг другу, а дополняют.
1 октября Шевченко и остальная советская делегация окаменели и стушевались на заседани Генеральной Ассамблеи ООН, когда Хрущев стал показывать себя в самом негативном виде перед всемирным форумом. Это был тот широко известный случай, когда Хрущева так занесло в атаке на испанского диктатора генерала Франко, что его был вынужден осадить председательствовавший на ассамблее ирландец Фредерик Боланд за выпад против главы государства - члена ООН. Но это было лишь легкой увертюрой к последовавшей затем сцене, которая разразилась, когда на трибуну поднялся для ответа испанский министр иностранных дел Фернандо Кастиэлья. Вначале Хрущев в знак протеста стал стучать кулаками по столу, а потом в нем и вовсе прорвался скверный актер и необузданный крестьянин: он снял ботинок и стал колотить им по столу, чтобы заставить говорящего замолчать. И далее, когда Кастиэлья возвращался на свое место и проходил мимо стола советской делегации, Хрущев прямо-таки бросился на него, развахивая кулаками, так что охрана в зале бросилась защитить хрупкого испанца. Хрущев долго не мог успокоиться. Остальная делегация была ошарашена. Громыко побелел от гнева. Хотя Шевченко тогда и не понимал этого, он присутствовал при том, как Хрущев забивает своим ботинком первый гвоздь в свой политический гроб.
