Мэй был отнюдь не ординарным ученым и направлен был отнюдь не по ординарному совместному проекту. Доктор Аллен Нанн Мэй был ядерным физиком. Более того, с января 1945 года он возглавлял группу, которая под руководством его кембриджского преподавателя профессора Джона Коккрофта работала вместе с объединенной командой в Канадской национальной научно-исследовательской лаборатории в Монреале над созданием атомной бомбы. Русские пронюхали про этот проект через других агентов ещё до переезда проекта в Канаду. Они знали, что западные ученые (особенно в Британии, Германии, Франции и Соединенных Штатах) развернули работы в атомной физике ещё до войны, и ряд из них являются высокими специалистами в этой области. Они могли легко прийти к выводу, что исследования военного времени будут сосредоточены в Канаде не только потому, что там достаточно мест вне радиуса действия бомбардировщиков Люфтваффе, но также и потому, что Канада располагает ураном, у Большого Медвежьего озера, и урановой лабораторией. Но Запад всегда считал, что знания русских об их действиях носят чисто общий характер. Там считали, что о масштабах западной программы, о затраченных миллиардах долларов, наконец об успешных испытаниях первого устройства в пустыне Нью-Мексико в июле 1945 года - это секреты, известные лишь кучке британских, канадских и американских ученых, офицеров и государственных деятелей.
К этому последнему году войны борьба за преобладание в Европе уже обрела очертания, и было очевидно, что об атомной проекте Запада русские хотели бы узнать в первую очередь. И вдруг выяснилось, что в течение всех месяцев доведения атомной бомбы до совершенства и развертывания её русские получали все новости из самых высоких источников, размещенных в самом сердце западных экспериментов. Так западные державы столкнулись с первым значительным вызовом в области послевоенного шпионажа.
3
Профессор
Много споров и определенное замешательство последовало по поводу того, как ответить на вызов. Запад засуетился. Но Гузенко знал только псевдоним Мэя и род его деятельности. Но зато в одной из телеграмм, которую принес с собой Гузенко, содержались данные, наводившие на коллег "Алека". В телеграмме, посланной полковником в Центр в первых числах августа, говорилось:
"Мы выработали условия встречи с "Алеком" в Лондоне. "Алек" будет работать в королевском колледже, в Стренде. Его можно будет легко найти там по телефонной книге... Он не может оставаться в Канаде. В начале сентября он должен улететь в Лондон. Перед его отъездом, он пойдет на урановый завод в округе Петавава, где будет находиться около двух недель... Мы передали ему 500 долларов".
Далее следовало многословие об условиях связи.
Получалось, что был только один человек, который в сентябре должен был покинуть союзническую группу, чтобы читать лекции в "Кингс колледж", и этим человеком был доктор Нанн Мэй. Прояви Заботин повышенную профессиональную осторожность, он по крайней мере разделил бы информацию на две телеграммы, оставив ключевой момент, касающийся новой работы "Алека", для последнего сообщения. Но, когда он отослал эту информацию в Москву, ГРУ настолько же мало подозревало, что имеет в своей среде предателя, насколько и Запад что русские имеют атомного шпиона высокого уровня в своем собственном сокровенном научном кругу.
Теперь "кошки выскочили из мешка" - даже целых двадцать, включая Мисс Уилшер и основную группу канадцев, указанных Гузенко и его материалами. Теперь надо было решить, как и когда их ловить, по отдельности ли или вместе, придать ли скандалу публичный характер и, если да, то когда, как вести себя в кризисе с Советским Союзом и как - между самими западными правительствами. Последний пункт был не менее деликатным. Канадцы, например, сразу же решили, что пск Мэй был британским изменником, то британцы и должны поставить в известность об этом американского госсекретаря Джеймса Бирнса.
Две линии западной политики в этом вопросе прослеживались в течение целых недель и месяцев. Ситуация не упрощалась от того, что они время от времени переплетались. С профессиональной стороны был быстрый ответ со стороны Британии. Питер Двайер, весьма способный глава резидентуры Ми6 в Вашингтоне, который занимался и вопросами Ми5, сразу улетел в Оттаву, как только стало известно о бегстве Гузенко. Он составил вместе с Уильямом Стивенсоном мощный дуэт советников по разбору ситуации. Для главных персонажей дела из Лондона сразу же пришли два британских псевдонима. Гузенко с этого времени должен был именоваться только как "Корби", а Мэй "Примроуз" (соответственно "Ворон" и "Примула"; для удобства мы будем далее использовать русский вариант - примеч. перев.). Теперь задача состояла в том, как обмануть "Примулу".
