— Ну, я же сказал, они были его друзья.
— То есть, они выдавали ему тексты для ограниченного доступа? — не сдавалась она.
Уолтер исполнил впечатляюще уклончивое пожатие плечами, словно задействовав как минимум три плеча, и сменил тему:
— А почему Хиттеншталь в ограниченном доступе?
— Потому что дракоиды теперь наши друзья. И поэтому любые небольшие нарушения, за которые они были ответственны в прошлом, всё усложняют.
— Они уничтожили целую расу!
— И люди будут им попрекать этим.
— Это был геноцид.
— Вот видишь!
— Андреа, не могу поверить, что даже ты…
Андреа! Она чуть не вздрогнула от этого имени. Обычно им пользовался только Уолтер, а для себя и для других она была просто Библиотекарь. Она перебила его раньше, чем он успел негодующе пролепетать ещё что-то.
— Разумная степень скрытия информации была частью договора.
— Это гадко, бесчестно, и абсолютно аморально!
— Конечно. Зато они позволяют нам пользоваться их пляжами.
— А как же дельтероны?
— Нет планеты — нет пляжей.
Поджав недовольно губы, Уолтер развернулся, чтобы уйти.
— Кстати, — добавила она ему вслед, — я подумывала задержаться после работы и заняться с тобой опасным сексом.
Дёрнувшись, чтобы обернуться на неё, голова Уолтера чуть не свернула его шею.
— Правда? — прохрипел он с открытым изумлением.
Она мягко улыбнулась:
— Нет.
Уолтер, по её мнению, скорчил такое лицо, каких она ещё не видела.
— А, — сказал он. — Ясно. Шутка. Хорошая. Понял. Хорошо.
Он снова повернулся, чтобы уйти, и почти сразу опять развернулся к ней, краснея и моргая, как это свойственно слишком чувствительным натурам.
— Ты знаешь, — сказал он, и она с трудом верила, что он это говорит, — иногда я просто поражаюсь: как тебе удалось стать такой?!
Она пожала плечами:
— Моя дочь убита, муж меня бросил. Просто повезло, наверно.
В течение мгновения его бросало то в продолжавшуюся ярость, то в более привычные приступы извинения, затем, определившись, он ушёл в помещение для персонала, хлопнув за собой дверью.
Почти восхитительный, — подумала она, — но так надоедливо восхитительный. У неё возник смутный интерес — что же такое он мог в ней увидеть, и на мгновение ей даже захотелось посмотреть в зеркало. Это было невозможно. Она скривилась, вспоминая то утро, когда ей стало так противно от случайного взгляда на своё лицо, что она запретила в библиотеке любые зеркала. Не самый здоровый порыв, возможно, свидетельствующий об аутофобии, — подумала она и замерла. Откуда взялся этот жалкий диагноз?
Он снова стоял у конторки, буквально в метре от неё, а она даже не услышала, как он подошёл — как будто хотел застать врасплох!
— Вы знаете, — сказал он, — я не могу передать, как важно, чтобы я увидел эту книгу. Если я немного её почитаю — никому ведь не повредит, не так ли? Каким образом? Располагая же информацией из этой книги, вы даже не представляете, сколько страданий я смог бы предотвратить.
Она посмотрела на него и вдруг поняла, что отказать этому человеку стало настолько проще просто потому, что он ей очень не нравился. Даже вызывал отвращение. На мгновение она уставилась на него с показной холодностью.
— «Жизни на кону» — так, кажется, вы сказали? — в конце концов произнесла она.
— Много жизней. Невинных жизней.
— Невинных? Это точно?
Она вспомнила свою дочь, заглядывавшую в глаза, доверчиво прижимающуюся к ней и спрашивающую, есть ли в мире монстры. Пять лет, просто красавица, за десять секунд до своей смерти. Она с трудом подавила воспоминание.
— Так передайте этим невинным людям с их невинными жизнями, — сказала она даже жестче, чем собиралась, — что жизнь, невинная или нет, несправедлива.
Словно гроза надвинулась на его лицо:
— Ваше последнее слово?
— Аминь.
— Ясно.
На мгновение он задумался. Он вынул из пиджака карманные часы и раскрыл их. Внутри вместо циферблата были ряды кнопок. Его пальцы забегали по ним; это выглядело как последовательность сложных вычислений.
— Если моя попутчица вернётся раньше, чем я, — сказал он, не поднимая взгляда, — передайте ей, что я не надолго, — он посмотрел на неё, и его глаза показались очень тёмными. — Мне нужно отлучиться по небольшому делу.
