— Вы бы, товарищ майор, — обратился ко мне Неущенко, — проходили. Располагались.
«Да, быстро он в себя пришел! Видно, не просто так в старосты пошел», — подумал я.
— Только после вас, дорогой Филипп… Как по батюшке вас?
— Христофорыч.
— …дорогой Филипп Христофорыч… — закончил я, слегка офигев от такого хитрого имени.
Пока мы «крутили политесы», в комнату вошли и остальные участники «тайной вечери». Увидевшая их хозяйка удивилась, но не сильно. Хотя, на мой взгляд, сочетание немецкой формы на Бродяге и камуфляжа на Зельце выглядело довольно странно. Хозяин же посмотрел на Дымова, а затем шагнул ему навстречу:
— Ну, здравствуй, Алексей! — И протянул руку для рукопожатия.
«М-да, а быстро мужик соображает! Просек, что немецкая форма — для маскировки. Хотя, может, я и ошибаюсь».
— И тебе не хворать, Филипп! — ответил Дымов, пожимая протянутую руку.
— А друзей-товарищей своих не представишь, а, Алексей? А то мне как-то неудобно — гости пришли, а как звать-величать, я и не знаю… — Что удивительно, но и в речи Неущенко акцент был малозаметен.
— Это това…
— Мы сами представимся, — перебил его Бродяга.
— Я — капитан Заславский, а это, — и он показал на меня, — майор Таривердиев.
«Вот что значит опыт! — подумал я. — Шура и „шпалы“ мои срисовал, и псевдонимы мгновенно придумал!»
— Прошу товарищей командиров к столу, — церемонно произнес староста. И, садясь вместе с нами за стол, спросил у Дымова: — А ты, Алексей, сержант или уже нет?
— Сержант, сержант, — успокоил хозяина Бродяга. — Мы к вам, Филипп Христофорович, вот по какому делу… Хотим обменять кой-какие товары на продовольствие.
— Да я уж понял, чай, грамотный. Одного не могу понять, товарищ капитан, а почему вы ко мне обратились?
Но старого опытного чекиста на мякине не проведешь! Шура пристально посмотрел в глаза Христофорычу и медленно и веско произнес:
— Вы, наверное, пароля ждете? Так не будет пароля, не успели его нам сообщить.
«Оп-па! Выходит, Бродяга его уже „прокачал“ и понял, что Неущенко специально оставлен в тылу у немцев!» — это единственное, что я смог понять из всей этой сцены. Правда, многое в поведении Христофорыча весьма удачно укладывалось в эту версию: и скорость, с которой он сориентировался в обстановке, и то, что он не забыл снять «маячок» при появлении в деревне немцев, и его спокойствие в общении с нами.
— Ну, значит, вы меня не знаете и я вас не знаю… — спокойно ответил хозяин.
— Филипп Христофорыч, да ты что! — вскочил с лавки Зельц. — Мы же свои!
— Сержант, остыньте! — не сказал, а именно приказал Бродяга.
Зельц осел, как будто он был надувной игрушкой и из него выпустили воздух.
— Жаль, очень жаль… — тихо произнес Шура. — Ну что ж, значит, не судьба… Кстати, Филипп Христофорыч, вы поляну в лесочке этом знаете?
— Как не знать… А что такое?
— На ее юго-восточном краю, метрах в трех от сосны, вершина которой раздваивается, вы, если вдруг понадобится, найдете двадцать карабинов с БК.
— Да зачем они мне, товарищ капитан? Я — человек мирный.
Мне показалось или эти двое играли в какую-то непонятную мне словесную игру, вроде буриме?
— Ну что же, товарищи, я думаю, нам пора… — сказал Бродяга, вылезая из-за стола.
— Что же, вы даже не повечеряете? — спросил Неущенко.
— Некогда нам. Дела. Сами понимать должны…
— Да я понимаю.
Но когда мы уже стояли в дверях, он обронил как бы невзначай:
— А что на обмен-то привезли?
Бродяга ответил так, как будто он не общался с подпольщиком в тылу врага, а разговаривал с соседом по даче:
— Керосину литров пять, колес тележных три пары, брезенту немного, котелков штук тридцать.
— Ну, так оставьте, что вам их назад тащить-то?
Дымов даже рот открыл от подобного предложения, но Бродяга спокойно ответил:
— А какой нам с этого гешефт?
Хозяин долго, секунд десять, смотрел в лицо Саше, а потом медленно и раздельно произнес:
— Немцы. Никогда. Ничего. Не меняют. Они просто берут. И евреев среди них нет! — И уже совсем другим, я бы сказал, извиняющимся тоном добавил: — Так что прошу меня извинить, товарищ капитан, что сразу своих не признал.
* * *
«Начальнику оперативной группы YYY оберштурмфюреру СС Бойке.
